Семь незнакомых слов

Она заглянула мне в лицо, чтобы убедиться, что эта история производит надлежащее впечатление. Я несколько раз серьёзно кивнул. От взгляда Клавы сделалось неуютно: вдруг появилось опасение, что она всё обо мне знает — и кто я такой, и откуда, и кому прихожусь внуком.

— Чтобы вы понимали: она была прекрасной женой — просто ей катастрофически не везло в личной жизни. Первый муж — военный, красавец, но сильно пил. Второй, дедушка, — талантливый учёный, но рано сгорел от рака. И она о них заботилась, создавала уют, переживала, ездила в больницу. Когда дедушка умер, плакала на похоронах — меня тогда ещё не было, но точно, знаю: сильно плакала. Я сама спрашивала. Короче, всё как полагается, но… В общем, когда бабушке было сорок девять, это случилось — они провели ночь вместе. С тем человеком, я имею в виду. И знаете, что? Наутро уже никакой любви не было — как рукой сняло. И когда он снова приехал и захотел остаться на ночь, она ему отказала. Вот такая история…

Некоторое время мы шли молча.

— Сильно, — искренне сказал я, стараясь не выдать волнения. — А почему нужно было ждать до сорока девяти?

— Так сложились обстоятельства, — Клавдия вздохнула. — Он был старше её — лет на семь что ли. И к тому же женат.

— А-а…

— Вообще-то, это был ученик её отца, — продолжала она, — академика Вагантова, то есть. Ну да, что объяснять: вы с его доской разговаривали. А прадедушку тогда сослали в Казахстан. Думаете, это сразу было — директор института, академик, квартира в центре, дача, служебная машина? Ничего подобного — многое пришлось пережить. Сами понимаете, какие тогда были времена — могло произойти, что угодно. Прабабушка осталась без работы, почти все знакомые перестали звонить и даже здороваться — ужас, да? И вот тот человек время от времени приносил им продукты, деньгами помогал, а бабушке ещё всегда покупал мороженое и шутил с ней. Понятно, почему она в него влюбилась! В кого ж ещё? Не в одноклассников же. В общем, понимаете: ей — четырнадцать, ему — двадцать один. В таком возрасте это целая пропасть. Потом она уже стала студенткой, а он — аспирантом у прадедушки, но он к тому времени женился. Представляете, какой нетерпеливый? Потом, правда, развёлся — но только потому, что его в этот момент посадили…

— За что? — на всякий случай уточнил я.

— Не знаю, — она помотала головой. — За что тогда сажали? Кто-то написал донос, вот и посадили — это же тридцатые. Жена сразу от него отказалась — подала на развод. Бабушка понесла ему передачу в тюрьму, сказала, что она его невеста, и решила дожидаться из лагеря. Она даже диссертацию его сохранила! Прадедушка хотел её сжечь — сами понимаете, держать бумаги арестованного человека в то время было опасно. А бабуля её, диссертацию, в смысле, спрятала и сохранила, чтобы он, когда выйдет, мог защититься. Но знаете, что он сделал? Снова женился! Не на бабуле. Попал на войну, его ранили, и где-то в госпитале встретил какую-то медсестру. Тогда бабушка тоже решила выходить замуж…

— Грустная история, — сказал я, — очень…

Для меня она была не только грустной, но ещё и неприятной, даже стыдной. Хотя я никогда не слыхал о довоенном браке профессора Трубадурцева, почти не оставалось сомнений, что речь шла о нём. Неприятно, было сразу несколько вещей. Дед изменял бабушке — по крайней мере, один раз. По-мужски я мог его понять, и всё же мне лучше было бы обойтись без этого запретного знания — схожего с подглядывание в замочную скважину спальни. Вдобавок увиденное не вселяло гордость за деда. Стало понятно и то, почему во время нашей поездки в Москву он не повёл меня в гости к дочери академика Вагантова.

Клавдия кивнула.

Мы подошли к светофору, чтобы перейти на Никитский бульвар, и когда загорелся зелёный свет, она легко, почти незаметно, высвободила свою левую руку, и дорогу мы пересекали, идя рядом, но уже отдельно друг от друга.

— Но, знаете, что? — я решился продолжить. — Если бы у них всё случилось раньше, например, когда ей было семнадцать, а ему двадцать четыре, или годом раньше, годом позже, ей, может быть, и понравилось бы. Даже скорей всего! И тогда бы она влюбилась ещё сильнее! А так что? Ей — сорок девять, ему — пятьдесят шесть… Тут уж конечно…

— Всё может быть, — согласилась она. — Но тогда её любовь была бы хоть в чём-то выражена — в каком-то реальном действии, понимаете? Какой-никакой результат! А так сами представьте: тридцать пять лет промечтать, чтобы потом вдруг понять — всё это было напрасно! Они ведь даже в кино вдвоём ни разу не сходили! Когда я об этом думаю, мне бабулю так жалко становится! А того человека я начинаю почти ненавидеть — хотя я никогда его не видела, и вообще он уже умер, и плохо говорить о покойных нельзя.

— Ну, а он-то тут причём? — произнёс я сдержанно. — Он же не просил её влюбляться. И вообще хотел, как лучше. К тому же: если бы этот человек и ваша бабушка поженились, то вас бы сейчас не было — потому, что родилась бы не ваша мама, а кто-то другой или другая. Так что скажите «спасибо», что можете сейчас рассказывать мне эту историю.