Семь незнакомых слов

Приветственный поцелуй уже состоялся, но тут она снова привстала на цыпочки и подставила вкусные губы: её версия совпадала с моей.

— На метро?

— Пешком.

На ходу алые бутоны вздымались выше синего помпона на Клавиной голове. Она несла букет, как трёхголовый факел, держа его почти вертикально, и лишь иногда наклоняя вперёд — как шпагу, готовую скреститься с оружием противника. К слову, о войне речь тоже зашла.

Случилось важное: Подруга наконец-то, почувствовала форму эссе. Нам следует использовать приём, найденный во вступлении — подбирать образы, наиболее точно выражающие сущности языка. Для удобства можно подставлять «как» — «как главный способ выживания», «как первая технология», «как электростанция», «как одежда», «как орган восприятия».

— Здорово, — сказал я, — это всё упрощает.

В последние дни мне всё трудней давалось удивление языковым реалиям. При чтении лингвистических книг попадались любопытные факты, но я не знал, как к ним относиться. Скажем, в древнерусском языке было в четыре раза больше глагольных форм, чем в современном — радоваться этому или, наоборот, скорбеть? Придуманный Подругой алгоритм расширял наши возможности — не сводя всё к удивлению.

Сейчас сообщница раздумывала над темой «язык как образ жизни».

— Вряд ли кто-то проводил такое исследование, — скептически излагала она, переступая через небольшие лужи, — а надо бы. По моему ощущению, болтунов на свете гораздо, гораздо больше, чем молчунов. Знаете, почему? Разговаривать — самостоятельная человеческая потребность. С прямым выживанием никак не связанная. Вшитое в нас «хочется поговорить». Даже обет молчания придумали — как отдельный вид духовного подвига. Правда, я не очень понимаю, в чём смысл: человек и молча продолжает внутри себя разговаривать — с собой или мысленными собеседниками. Так какая разница?

— Разница, наверное, в том, чтобы не слышать свой голос, — предположил я, — не наслаждаться его звучанием. Как обет для глаз — не смотреться в зеркало. Есть люди, которые разговаривают только для того, чтобы послушать себя, любимых. Может, поэтому?.. И знаете, что? Возьмём античные Афины — это город «болтунов». Философы, софисты, риторы — афиняне сделали беседу целым искусством. А рядом — лаконичная Спарта. Вообще-то, я думаю, спартанцы, как и все люди, любили посидеть в дружеской компании — вспомнить за кубком вина давние битвы или курьёзные случаи. Их жёны наверняка любили посплетничать. Но с внешним миром они предпочитали разговаривать максимально кратко. А значит — что? Все войны между Афинами и Спартой по сути были сражениями между «болтунами» и «молчунами»!

— Отличный пример, Гений! — восхитилась она. — Полностью совпадает с концепцией: в итоге «болтуны» победили «молчунов»! Я хочу обняться!

— И я хочу!

Мы остановились, как вкопанные. Идущий следом мужчина едва не налетел на нас и руганулся, но не обращать же на него внимание? Я прижал Подругу к себе, она обняла меня за пояс свободной от букета рукой и задрала голову вверх. Мы простояли секунд десять, поцеловались и, как ни в чём ни бывало, двинулись дальше.

— Алфавитик, давайте не будем торопиться, — внезапно попросила она, теснее прижимаясь ко мне.

— Я слишком быстро иду? — спохватился я. — Извините: привычка. Или вы про что?

— Про людоеда и вегетарианку…

— А что с ними?

Клава много думала о том, что я ей сказал, и пришла к выводу: пока не закончим эссе, нам придётся потерпеть.

— Вот те раз! — я больше удивился, чем возмутился. — И зачем?

Ну, как зачем, длинно вздохнула Клавдия, избегая смотреть мне в глаза. Сейчас мы искрим и фонтанируем. Буквально только что выдали пару отличных идей. Этим вдохновенным моментом нужно пользоваться. Сколько он продлится? Месяц, от силы полтора, максимум два. Примерно столько, сколько ей бы и хотелось потратить времени на наш проект. Постель — заманчивая, но рискованная территория. Если нас друг в друге что-то категорически не устроит, мы уже не сможем чувствовать себя сообщниками, как прежде, да и вообще не сможем. Начнутся недомолвки, тайные обиды, срывы раздражения, и дело зайдёт в тупик задолго до финальной точки. Если же у нас, наоборот, начнётся бурный роман, эссе отойдёт на второй план. Мы расслабимся и где-нибудь в мае обнаружим, что работа до конца не доведена, а интерес к ней уже утрачен.

— Вы берёте крайности, — я постарался придать голосу несокрушимую убедительность. — Или-или. А есть золотая середина. Первый раз всегда запоминается, но никогда не бывает лучшим. Чего бояться? Вот увидите: когда допишем, только войдём во вкус. И вы же сами говорили: близость вдохновляет…

Так-то оно так (она сделала вид, что согласилась). И всё же: текст только начал выстраиваться — всё пока зыбко, тонко, хрупко, и лучше ничего не менять, чтобы случайно не разрушить. Это не та ситуация, когда риск оправдан.

— Я иногда выгляжу, как оторва, — польстила она себе под видом самокритики, — но в душе — та ещё трусиха. До безобразия книжная девочка. Можете смеяться, но это так.

«Никогда, — подумал я. — Это значит: ни-ког-да».