Семь незнакомых слов

Мы сходили в магазин. Вернувшись, приступили к готовке «оливье», винегрета и «сельди под шубой»: я чистил варёные овощи, Клава нарезала их мелкими кубиками и смешивала. Клавдия Алексеевна хлопотала над будущим тортом и в процессе кухонной толкотни чуть было не назвала меня Алфавитом (уже произнесла: «Алфа…») — над чем позволил себе немного посмеяться даже я. Клавдия-старшая и сама над собой над собой посмеялась, а её внучь так и вообще пришла в восторг.

Моментами на меня накатывало тихое блаженство — с лёгким неверием в происходящее. Я вспоминал, как оказался этой квартире впервые, как приходил сюда с клепсидрой и орхидеей, сравнивал с теперешним положением и не мог отделаться от ощущения, что второе почти не следует из первого. Сами по себе приготовления к празднику не отличались оригинальностью — они напоминали детско-подростковые времена, когда Новый Год отмечался в кругу большой семьи, с родителями и родственниками. Видимо, по этой домашней атмосфере я затосковал в последние месяцы и теперь испытывал благодарность обеим Клавдиям за то, что они принимают меня, как часть своего мира. Себя же я мог похвалить за то, что вписываюсь в этот мир, никому не доставляя неудобств, как давний друг, и только чрезмерная готовность выполнять поручения (помочь с нарезкой мяса или вынести мусор) выдаёт во мне свежего знакомца.

То и дело трезвонил телефон: бабушку и внучку поздравляли с Наступающим. Кладя трубку, они сообщали друг другу, кто звонил. Мне все эти имена, понятное дело, ни о чём не говорили, что исподволь напоминало: нет ничего более временного, чем встреча Нового Года. Ровно двенадцать месяцев назад у меня были Растяпа, Севдалин и немного Кэтрин. Хао-команда казалась дружбой на много лет вперёд, и, если бы кто-то сказал, что следующей моей новогодней компанией станут люди, с которыми ещё только предстоит познакомиться, а хао-друзья окажутся далеко в Европе, как было бы в такое поверить?

Всему задавал тон Клавдия-младшая: она была оживлённа, деловита и выполняла роль центра, вокруг которого вращались мы с Клавдией-старшей. Глядя на неё, я иногда впадал в сомнение: помнит ли она, вся такая хозяйственная и кулинарная, о том, что должно произойти ночью? И если помнит, не передумала ли —по каким-то причинам, о которых объявит позже? Я нащупывал в нагрудном кармане рубашки небольшой квадрат бумаги с выведенной на нём буквой «А» — входной билет на встречу с Клео, предвкушал и тревожился.

К семи вечера основные приготовления новогоднего стола завершились. Дочь академика сказала, что перед полночными посиделками всем надо немного вздремнуть. Мне постель отводилась на кожаном диване (где ж ещё). В кабинете стоял полумрак, горела только настольная лампа. Мы вдвоём с Клавой запихивали одеяло в пододеяльник — занятие с отчётливым признаком совместного быта. Я спросил: может, начнём сейчас, а ночью продолжим? «Какой вы нетерпеливый», — она покачала головой и добавила, что первый раз — это первый раз, и всё должно быть красиво. После её ухода я ворочался на диване, слышал, как скрипит кожа, сомневался, что удастся заснуть и всё же заснул.

По пробуждении до наступления Нового Года оставалось чуть больше часа. Я принял душ и прошёл в столовую. Бабушка и внучка уже давно были на ногах и успели переодеться в нарядное. Клава снова была в своём ретро-гимназическом платье, Клавдия Алексеевна по обыкновению — в строгом, кофейного цвета, костюме с белой блузкой. Мне передали привет и поздравления от Клавиных родителей, которые звонили из Германии минут пятнадцать назад. Я подумал, передавать ли привет от моих родителей, и решил промолчать.

Празднование намечалось в комнате с ёлкой. С этой целью из кладовой при моём непосредственном участии был извлечён небольшой складной стол, где-то метр на метр, я же его и собирал. Крышка раскладывалась надвое, и всё равно закускам было тесновато — их пришлось раскладывать в махонькие тарелки. В центр водрузили бутылку шампанского. В полночь на каждый удар курантов Клавдия и Клавдия глотали по виноградине, загадывая желания. Мне тоже предложили гроздь, но я отказался, сославшись на то, что у меня столько желаний не наберётся (выяснилось: ту же отговорку использует Клавин папа). Чокнулись, выпили шампанского. Новый Год наступил.

Настал черёд извлечения подарков из-под ёлки. Бабушку и внучку Дед Мороз одарил большими красивыми книгами, по живописи и средневековому театру, и ёлочными игрушками — Дюймовочкой и серебристым воробьём (последний указывал на любовь Клавдии Алексеевны к акварельным птицам и тонко намекал на серебристый дирижабль). Мне достались кожаные перчатки и книга по истории письменности за авторством Давида Дерингера — с говорящим названием «Алфавит». Несложно догадаться, от кого что.

— Спасибо, Всеволод, — Клавдия-старшая держала воробья в ладошке, словно предлагая ему взлететь, — очень трогательно.

— Спасибо, Гений, — Клава бросила в меня косой взгляд. — И как вам было догадаться, что меня всю школу дразнили Дюймовочкой и малявкой?