Семь «почему» российской Гражданской войны

16 января. Тяжелый и прискорбный день. Полковник Изоме сообщил, что чехи передали адмирала в руки Иркутского эсеровского «правительства» (так и сказано «правительства»; настолько глубоко упало это название)[1983]. Одновременно Семенов объявил, что на основании последних распоряжений адмирала принимает на себя всю полноту верховной власти и верховного командования. Итак свершилось, и омское действо пришло к небывало трагическому концу. По-видимому, не подлежит сомнению, что роль Иуды в гнуснейшем омском предательстве сыграл Жанен, а исполнителями были чехи. Очень темна роль японцев, у которых в Забайкалье было достаточно сил, чтобы играть там главную роль и заставить чехов самым серьезным образом с собой считаться; чехи могли чихать на Семенова, но отлично понимали всю гибельность для себя каких-либо серьезных столкновений с японскими войсками.

Под страшным ударом известия о предании адмирала в моей голове зашевелились ужасные подозрения о возможности умышленного бездействия японцев, решивших-де не мешать ликвидации всех остатков Омска, до адмирала включительно, с тем, чтобы пустить в ход свою уже подготовленную читинскую махинацию.

В былые времена, при старой самурайской этике, такое предположение было бы совершенно невозможным nonsens’ом, но теперь после тех гибельных изменений в нравственном кодексе, которые внесли в японское офицерство гнилые порядки их интервенции, мой пессимизм имеет право на некоторые основания.

Очень многое, что я наблюдал в Харбине и Владивостоке и что подтверждалось многочисленными рассказами и сообщениями о поведении влиятельных японских начальников и офицеров в Чите, наводило меня всегда на грустные мысли о слабой сопротивляемости японцев не только против чужеземной физической инфекции, но и против нравственного разложения, вносимого соприкосновением с гнилыми влияниями пресловутой европейской цивилизации, не говоря уже о той грязи и гнили, которые развились у нас в Чите и Харбине и отчасти во Владивостоке.

17 января. Иркутская трагедия не оставляет сомнений в грандиозном размере постигшей нас катастрофы. Не говоря уже о самом факте самого подлого предательства по отношению к признанному союзными державами носителю верховной власти и старшему представителю военного командования, нам надо считаться с потерею всего золотого запаса и всего снабжения, находящегося в Иркутске и к западу от него (в одном только Иркутске было сосредоточено медицинского снабжения на десять корпусов).

Вспоминается август [1919 г.] и моя борьба по вопросу о необходимости эвакуировать Омск и мои самостоятельные распоряжения об отправке большей части запасов военного снабжения в тыл с эшелонированием между Красноярском и Иркутском. Не будь читинской западни, я не постеснялся бы бросить часть запасов и в Забайкалье, где для этого имелись подходящие склады и помещения, но опасность захвата их Семеновым – более чем вероятная, тогда меня остановила.

Восстает опять грозный вопрос: с чем же мы будем продолжать борьбу; золота нет, а союзники, как то показал опыт Омска, продают только за наличные и деньги вперед; военного снабжения в тылу очень мало, патронов, по последней справке, в окружном артиллерийском управлении только 1 ½ миллиона. Рассчитывать на какие-нибудь кредиты от союзников теперь просто глупо; мы им уже не нужны, особенно после гибели золотого запаса, на который они так точили свои зубы.

Началась сплошная отправка американских войск восвояси; на прощание пьянствуют и безобразничают, как бы стараясь побить все прежние рекорды. Из Читы прибывают новые персонажи – из отборных специалистов по семенизации и иенизации. По последним сведениям, Каппель пробился мимо Красноярска и движется на восток.

В семеновском окружении вновь появился и лезет наверх Хрещатицкий; Вериго объясняет это добротой атамана и его неумением отказывать, когда его умильно просят.

18 января. Семенов несколько опоздал, приказал Вериго наложить лапу на находящую[ся] во Владивостоке кредитную канцелярию, но начальник последней как будто бы предвидел эту опасность и несколько дней тому назад перевел все валютные ценности за границу в распоряжение наших послов. Таким образом, самый крупный и жирный налет не удался.

Японцы сообщили Розанову, что завтра во Владивосток приезжает Болдырев, который затем отправится в Читу; явление совершенно неожиданное, непонятное и совершающееся с разрешения, а может быть, и с одобрения японского правительства; иначе Болдырева сюда не пустили бы; весьма возможно, что в его лице проектируется какая-нибудь подпорка или дополнение к Семенову.

Хорват ответил на провозглашение Семенова Верховным правителем и объявил, что остается единым и независимым представителем российских интересов и власти в полосе отчуждения; при этом особенно подчеркнул, что верховные права в полосе отчуждения принадлежат Китаю.