Семь «почему» российской Гражданской войны

Под напором бушевавшего во мне негодования написал Жанену телеграмму следующего содержания: «Получил известие о предании Верховного правителя адмирала Колчака повстанцам и о заключении его в иркутскую тюрьму. Продолжаю пока верить, что это известие ложно и что лица, коим адмирал доверил свою судьбу, не запятнали себя гнусным предательством. [В] противном случае считаю, что лица, задержавшие адмирала, не позволившие ему выйти из сферы опасности и имевшие возможность его беспрепятственно оттуда вывезти, совершили бесчестное деяние, которому у честных людей нет названия, каковы бы ни были их политические убеждения. Как старый русский офицер, отдавший пять лет жизни на борьбу за общесоюзное дело, прошу Ваше Превосходительство своим авторитетным разъяснением развеять нашу русскую тревогу, а если позорное деяние совершено, то сообщить нам и всему миру, кто это сделал, а также сообщить, какие меры приняты Вами для освобождения адмирала….»

Знаю, что мое обращение должно остаться гласом вопиющего в пустыне, но не могу остаться безмолвным; больно только, что телеграфные условия не позволяют применить те эпитеты, которые были бы способны выразить мое негодование и мою оценку совершенного предательства.

От чехов можно было всего ожидать, но Жанен в Омске производил впечатление, не позволявшее думать, что он способен на такую подлость.

Приехал Болдырев, долго сидел у Розанова; все данные за то, что он появился здесь с одобрения японцев, собирающихся использовать его для какой-то новой комбинации из него, Семенова и «демократической общественности» (комбинация весьма сумбурная и ничего путного не обещающая). По рассказу Розанова, у Болдырева разработана полная программа, требующая немедленного прекращения всех вооруженных действий, образования новой государственной власти в сотрудничестве с эсерами, а при исключительных условиях даже с большевиками; и в организации новой армии, так как по словам Б., русский народ не допускает возможности продолжения пребывания на своей территории иностранных штыков и постороннего вмешательства.

Выслушал эту удивительную белиберду и даже не удивился – два года революции отняли, очевидно, эту способность; слишком много чуши и идиотства пришлось за это время увидеть и испытать.

Разве в здравом уме можно верить в соглашение с эсерами и большевиками, способное дожить только до первого столкновения по бесчисленным вопросам, по которым не может быть никакого соглашения?

Революционные прелести продолжаются: на Зыбунном руднике Скидельского взбунтовалась охранная рота 33 полка, убила офицеров и часть администрации, разграбила склады и ушла в сопки к партизанам. Несколько раз указывал Крашенинникову на необходимость развития агентуры во всех войсковых частях для охраны и предупреждения от таких восстаний, которые не вспыхивают сразу, а долго подготовляются.

К. обещал это сделать, но, очевидно, ограничился одними словами.

21 января. В дополнение к прожектам Болдырева и К^оРусское телеграфное агентство передало статью Керенского, что русский вопрос должен быть отдан на разрешение русской демократии с прекращением всякого иностранного вмешательства в наши дела; отставной и беглый главноуговаривающий и насвистанный революционный попугай продолжает свою волынку и уверяет, что сия демократия – такая огромная сила, которая победит все препятствия.

Семеновцы напирают вовсю; образовались какие-то комиссии с диктаторскими правами вплоть до предания военно-полевому суду. Никонов тоже разворачивается вовсю; Розанов хочет его отсюда выслать, но для этого надо иметь поддержку японцев, а это более чем сомнительно: Ойя и Инагаки давно уже не на стороне Р., а автономный Изоме виляет и тоже, по-видимому, близок к переходу в другой лагерь.

Болдырев выразил желание меня видеть, но я от этого уклонился, мне с ним не по дороге.

Вчера состоялось собрание местных лидеров всех несоциалистических партий, весьма серьезно испуганных болдыревскими комбинациями из атаманов, эсеров и большевиков. Болтали, кричали, вынесли громкие резолюции и разошлись с тем, чтобы при появлении очередного кулака онеметь и творить, что он прикажет, – такова, по-видимому, их судьба и их неизбежный удел.

Сердит, да не силен, кому брать? Пережевывают программы, системы выборов, права и гарантии, а не понимают или не хотят понять, что всему этому сейчас не время и не место. В теперешней обстановке нужна, прежде всего, власть, власть сильная, разумно без послаблений законная, но единоличная, с большой долей диктатуры и выгодно-удобная для населения в отношении удовлетворения его основных шкурных потребностей и интересов. Недопустимы ни совещания, ни выборы, ни посторонние вмешательства.

В газетах очень дельная беседа Хорвата с корреспондентами харбинской прессы; умно и рельефно очерчены его взгляды на свои обязанности как управляющего дорогой и охранителя русских интересов. Как горько и обидно, что он не додумался до этого в начале 1918 года и не осуществлял этого так долго.