Семь «почему» российской Гражданской войны

Рассказал Еремееву про посещение Ойя и рекомендовал подготовиться к приему последним делегации от населения и постараться добиться делового единения всех консервативных лидеров, дабы говорить с Ойя общим и разумным языком, а не болтать разноголосицу.

Поздно вечером у Розанова был опять Изоме, сообщил, что междусоюзная комиссия очень недовольна тем, что Ойя допустил применение вооруженной силы при усмирении егерского батальона; по сему необходимо, чтобы от имени Р. было написано (якобы еще утром) письмо на имя Ойя с решительными уведомлением, что в егерском батальоне прошли недопустимые нарушения основ воинской дисциплины, усугубленные вооруженным сопротивлением начальникам, а потому и решено применить силу для восстановления воинского порядка. Конечно, это было сделано.

27 января. Простился с Розановым; прицепили вагон к утреннему харбинскому поезду, но после второго звонка ко мне ворвался капитан Гуковский с настоятельной просьбой Розанова отложить отъезд и немедленно прибыть в штаб округа, т. к. произошли события чрезвычайной важности. Пришлось все отставить. Оказалось, что еще вчера в Никольске началось общее восстание, в город ворвались партизаны, к которым присоединились войска гарнизона; движение поездов остановлено. Японцы, занимающие железную дорогу, остаются нейтральными, так как все движение идет под флагом передачи власти в руки земства.

Я предложил Розанову стянуть во Владивосток части раздольнинского гарнизона и особенно нужные нам Приморский драгунский полк и Артиллерийское училище. Р., поддержанный Изоме, решительно от этого отказался, признавая такую меру признаком слабости и отказа от борьбы. Признали необходимыми вывезти только из Раздольного все офицерские семьи и для этого послать туда два поездных состава под конвоем морских гардемарин. Когда это решение было сообщено начальнику Морского училища капитану I ранга Китицыну[1995], вызванному в штаб округа, то тот отказался исполнить такое приказание, заявив, что не может «рисковать вверенными ему молодыми жизнями», а на угрожающее замечание Р., что в таком случае он будет смещен и заменен другим лицом, встал и очень дерзко и вызывающе сказал: «Меня сменить и заменить нельзя. Не советую пробовать».

Собрались все старшие начальники, долго говорили, но все планы разбивались о недостаток надежных и достаточных сил. Во время дебатов я усиленно, но не особенно успешно пытался втолковать собравшимся, что если бы в нашем распоряжении было бы в десять раз более верных нам частей, то и тогда было бы необычайно трудно удержать за собой город без активной помощи союзников. В доказательство своего пессимизма я рекомендовал представить себе наше положение внутри большого города, в котором наши силы окажутся распыленными и связанными по рукам и ногам, как союзниками, так и невозможностью предотвратить пожары, брать приступом отдельные дома и планомерно действовать против всюду рассеянного, текучего и легко скрывающегося врага.

По моему мнению, надо было немедленно потребовать у союзного командования разоружения всех войсковых частей гарнизона (за исключением военно-учебных) и занятия японцами всей фортовой линии с прекращением всякого доступа в пределы крепостного района. При этих условиях и при сосредоточении в городе Инструкторской школы, гардемарин, Артиллерийского училища и полусомнительного для меня иррегулярного полка Патиашвили[1996]

, мы могли очистить город от всего опасного и подозрительного и сохранить власть и порядок. Иначе с нашим активом и в обстановке вооруженных беспорядков внутри города нам с ними не справиться; это было доказано еще в октябре 1905 года.

Решили мобилизовать все[х] офицеров и сформировать офицерские роты; уверяют, что здесь находится несколько тысяч офицеров. Розанов, кроме того, рассчитывает на помощь правых организаций, что, несомненно, сплошная утопия; не думаю также, чтобы получилось что-нибудь солидное из офицерских рот, т. к. для их пополнения нет или, во всяком случае, очень мало подходящих элементов; огромное большинство нестроевых, административных, крепко окопавшихся здесь во время войны и не тронувшихся никуда даже тогда, когда началась война с красными.

Когда Волков ехал в Омск с[о] своей организацией, то жаловался мне на инерцию и отсутствие патриотизма владивостокских офицерских контингентов и с горестью говорил, что после его отъезда там не найдется и нескольких десятков, способных за ним последовать. Того же мнения и Кондрашев, а те образчики, которых я здесь видел и вижу, не дают никаких оснований для самомалейшего оптимизма.