Семь сестер. Атлас. История Па Солта

Элле отошла в сторону, и вскоре они с Карин направились в Гевандхауз. Пип заметно нервничал, и не без причины. Вокруг его музыкального сочинения ходили оживленные слухи, и на концерт собралось больше народу, чем обычно. Пока все рассаживались по местам, он озабоченно мерил шагами фойе концертного зала.

– Не волнуйся, друг мой, – обратился я к нему. – Сегодня мы постараемся отдать должное твоему шедевру.

– Спасибо тебе, Бо. Ты вносишь ценный вклад со своей виолончелью.

Я положил руку ему на плечо.

– Пойду займу место в оркестре. Удачи, Пип.

Уже заняв место в оркестре, я увидел, как Пип появился на сцене в сопровождении ректора Дэвисона и пяти других молодых композиторов, принимавших участие в экзаменационном концерте. Они заняли места в первом ряду, один бледнее другого от нервного напряжения. Потом Дэвисон снова поднялся на сцену под плеск аплодисментов. Он, как и Гердлер, стал олицетворением здравого смысла и спокойствия в эти бурные времена. Все, кто учился в консерватории, считали Дэвисона нашим лидером и защитником.

– Спасибо, спасибо. – Он поднял руку, и аплодисменты стихли. – Добро пожаловать на выпускные слушания в Гевандхауз. Уверен, все вы с нетерпением хотите ознакомиться с результатами усердных трудов и таланта ваших современников, поэтому я буду краток. Хочу похвалить собравшихся за этот невероятный год, потребовавший всей нашей стойкости и решимости. Большинство из вас знакомы с моим советом опустить на глаза воображаемые лошадиные шоры, чтобы не отвлекаться на происходящее в окружающем мире. Сегодня мы отмечаем не только успехи шестерых молодых композиторов, чьи произведения вы услышите, но и достижения всех вас за прошедший год. Я чрезвычайно горд быть вашим ректором. Давайте поаплодируем в вашу честь. – Слушатели подчинились, и зал наполнился хлопками и приветственными возгласами. – В предстоящие годы люди будут обращаться к вам за утешением, радостью и… спасением. Вы можете обеспечить им все это. Постарайтесь как можете.

В зале наступила тишина, собравшиеся размышляли об услышанном.

– А теперь я представляю нашего первого композитора, Петру Вебер. Ее композиция называется «Восход надежды»…

Пока Дэвисон продолжал свою речь, я смотрел на Пипа, который обшаривал взглядом концертный зал. К сожалению, Пип был последним в списке, поэтому ему предстояло примерно полуторачасовое ожидание. Наверное, это было мучительно.

В конце концов, после пяти успешных представлений, настала его очередь выйти на сцену. Я заметил, что его ноги слегка дрожат. Пип отвесил короткий поклон и уселся за фортепиано. Дирижер взмахнул палочкой, и мы начали.

Пипу не стоило беспокоиться. Свет был приглушенным, а слушатели погрузились в эйфорическое состояние. Изящные гармонии и мощные крещендо партитуры Пипа нашли благодатную почву. Его композиция каким-то образом казалась заряженной эмоциями и захватывала внимание аудитории. Для меня было удовольствием принимать участие в этом исполнении. После финальных аккордов – долгих трелей на струнах арфы – наступила короткая тишина, которая взорвалась бурными овациями. Все дружно встали, поздравляя Пипа, и на этот раз его осанка была гордой.

Последовали радостные торжества в фойе Гевандхауза. Я посмеивался, наблюдая за тем, как сверстники и профессора хлопали Пипа по спине и с равным энтузиазмом поздравляли его. Там был даже журналист из газеты, попросивший у Пипа интервью. Было совершенно ясно, что после многомесячной вдохновенной работы Пип получал заслуженную награду. Я видел, как Карин пробилась через толпу и обняла его.

– Мой дорогой Григ, – сказала она. – Милый, это начало твоей блестящей карьеры!

Трудно было не согласиться с ее оценкой.

Консерватория выставила шампанское, и казалось, что этот год, вопреки всему, будет благополучным. Игристое вино лилось рекой, поэтому студенты не стеснялись излишеств. Трудно было винить их: они жили сегодняшним днем и наслаждались моментом. Мне предлагали бокал за бокалом, но я отказывался при любой возможности.

За последние годы я стал мало-помалу убирать защитные барьеры, заговорил и даже поделился с другими моей историей, на что никогда не осмелился бы раньше. Но алкоголь развязывает язык и притупляет чувства, поэтому я счел за лучшее избегать того, что многие считают сладчайшим нектаром. Уже ранним вечером стало ясно, что я нахожусь в ничтожном меньшинстве, поэтому я принял решение вернуться на квартиру – довольным, но трезвым.

Я пошел сообщить Элле о своем решении.

– Думаю, я еще немного побуду здесь с Карин, – сказала она.

– Как хочешь, любимая. Встретимся утром за кофе?

– Отлично. – Она поцеловала меня в щеку.

Я повернулся к ее соседке:

– Спокойной ночи, Карин. Пожалуйста, передай Пипу, что для меня было удовольствием исполнять его музыку сегодня вечером.

– Хорошо, Бо, спасибо тебе. Доброй ночи!