Семь сестер. Атлас. История Па Солта

Я встал за дверной створкой и распахнул дверь. Бушующее оранжевое пламя ворвалось в комнату, словно язык огромной разъяренной змеи. С упавшим сердцем я понял, что этот путь к отступлению для меня отрезан.

Я закрыл дверь. Огонь должен был уничтожить ее за считаные минуты, и мне оставалось гадать, умру я от удушья или сгорю в пламени. Я сполз на пол и лег на живот.

– Извини, – прошептал я, хотя и не вполне представлял, к кому я обращаюсь. Возможно, к Элле, – за то, что оставил ее одну в Лейпциге перед лицом огромной опасности. Возможно, к отцу, которого я так и не нашел, несмотря на обещание. Возможно, к супругам Ландовски, к Эвелин, мсье Ивану и всем, кто верил в меня, когда я ничего не имел. А может быть, даже к Кригу Эсзу, – за обычное недоразумение, которое привело к таким страданиям и душевной боли.

Теперь он заставил меня платить за это.

Я пересек континенты, пережил холод и голод. Несмотря ни на что, я нашел человека, ради которого стоило жить… а теперь все это закончится. Бесцеремонно, в треске пламени и клубах дыма.

Я перевернулся на спину и закрыл глаза. Когда я был маленьким мальчиком, отец пользовался методикой успокоения и расслабления, придуманной театральным режиссером Константином Станиславским, чтобы я быстрее засыпал. Я вспомнил голос отца.

«Сейчас мышечный регулятор находится в мизинце твоей ноги. Он начинает с самой мелкой мышцы твоего тела… и отключает ее. Потом он переходит к следующему пальцу, и к следующему… а теперь он в подошве твоей ноги. Она очень напряжена, потому что весь день удерживала вес твоего тела. Но это не проблема для мышечного регулятора. Он отключает мышцы так же легко, как ты выключаешь свет. Теперь он движется по твоей лодыжке…»

Голос моего отца, воображаемый или нет, погрузил меня в сон. Но, скорее, это был дым, которым я надышался. Что касается дальнейшего, то я пришел к выводу, что оно мне приснилось.

Я увидел звезды над головой.

Помню, как я обрадовался, что они явились ко мне перед самым концом. Семь Сестер сверкали и мигали у меня перед глазами – мои путеводные звезды, мои неизменные спутницы. Потом звезды начали превращаться в семь незнакомых женских лиц. Каждое из них лучилось теплом и любовью. В этот момент я ощущал совершенный покой… Я был готов.

Потом я услышал голос.

– Не сейчас, Атлас. Тебе еще многое нужно сделать.

Семь лиц скрылись из виду, и звезды перестроились в единственную женскую фигуру. У нее были длинные волосы и ниспадавшее волнами платье, которое как будто простиралось за ее спиной в бесконечность. Потом сами звезды потускнели, а фигура появилась передо мной, как в цветном кино. Ее платье было темно-красным, и она была украшена гирляндами бело-голубых цветов. Пышная грива ее светлых волос была изящно уложена вокруг сердцевидного лица. Ее большие голубые глаза как будто лучились и мерцали внутренним светом, и я был зачарован ими. Она снова обратилась ко мне:

– Мальчик, который держит бремя мира на своих плечах. Тебе придется потрудиться еще какое-то время. От тебя зависят другие.

Я заметил европейский акцент в ее речи, хотя она говорила на языке моей матери.

– Что ты имеешь в виду? – одними губами прошептал я. – Кто ты?

Женщина улыбнулась.

– Ты смотришь на меня через окно, Атлас. Для меня окна предпочтительнее дверей, потому что оттуда можно видеть путь перед уходом.

До меня дошел смысл ее слов.

– Окно… Но я нахожусь на третьем этаже и разобьюсь, если упаду!

– Здесь ты точно не выживешь. Соверши «прыжок веры»[15].

Женщина начала исчезать, поглощаемая клубами черного дыма надо мной.

Еще не вполне проснувшись, я перевернулся на живот и пополз к окну. Пробираясь по полу, я задел рукой длинный тонкий предмет, оказавшийся смычком от моей виолончели. Я подхватил его. Свет за окном был едва виден из-за дыма, вырывавшегося через приоткрытую щель. Она создавала тягу, прогоняя дым через комнату.

Ухватившись за занавеску, я кое-как выпрямился и толкнул вверх оконную раму. Дым на мгновение рассеялся, а потом с новой силой окутал меня. Я посмотрел на улицу, где различил фрау Шнайдер и других людей, спасшихся от пожара. Она заметила меня.

– Господи, он жив! – вскричала фрау Шнайдер. – Жди там, юноша! Пожарные уже едут, они спасут тебя!

Позади раздался страшный треск. Я обернулся и увидел, что дверь вместе с косяком рухнула в комнату, объятая пламенем. Мое решение широко открыть окно раздуло пожар, и огненные языки расползлись по комнате, словно щупальца осьминога, заползающего в пещеру. Последним, что я взял из комнаты, был мой дневник, валявшийся на столе у окна. Потом я забрался на подоконник.

– Не смей! – закричала фрау Шнайдер. – Оставайся там!