Я обнял Элле левой рукой, и она опустила голову мне на грудь. Потом я посмотрел на свой бывший дом, рядом раздавались пожарные сирены, и ощутил жесткий смычок от виолончели за поясом. Моя земная участь повторялась, и я снова потерял все, что имел. Но на этот раз Элле находилась рядом со мной.
– Куда вы отправитесь? – спросила Карин.
– Как можно дальше. Наверное, в Америку.
– Мы будем скучать по тебе, Карин. – Элле расплакалась. – Ты была мне как сестра.
– И ты, Элле. – Карин закусила губу. – Но что, если бы у нас был способ остаться вместе? Вы бы согласились?
Мы с Элле переглянулись.
– Разумеется, Карин, – ответила она. – Мы будем очень рады видеть тебя рядом с нами. Хочешь присоединиться к нам в Америке?
– Вообще-то я думала о том, чтобы
– О, да! – ответила Элле, прежде чем я успел осмыслить услышанное. Она повернулась ко мне. – Это превосходный план, Бо.
Я кивнул, все еще пребывая в оцепенении.
– Если Пип согласен, то, разумеется, мы поедем вместе с ним. Спасибо, Карин. Ты не представляешь, как много это предложение значит для нас.
– Тогда решено. Остается лишь несколько дней до конца семестра, а потом мы сможем получить пропуск в Берген.
– Нет, – твердо возразил я. – Я совсем не шутил, когда сказал, что нам с Элле нужно уехать завтра вечером. Это чрезвычайно важно для нашей… для
Я выразительно посмотрел на пылающий дом.
– Понимаю, – сказала Карин. – Я первым делом поговорю с Пипом. Он хотел, чтобы его произведение было исполнено на сцене, и вчера вечером это произошло. Надеюсь, завтра мы сможем покинуть Лейпциг.
– Между тем, Бо, тебе нужно где-то переночевать, – сказала Элле. – Уверена, что фрау Фишер не будет возражать, если ты переночуешь на нашем этаже. Ты согласна, Карин?
– Ну конечно!
К счастью, домохозяйка не стала возражать. Я устроился на деревянном стуле в комнате Элле и Карин, готовый принести извинения за недавние события. Если бы я был осторожнее, всего этого можно было бы избежать. Теперь, когда Элле находилась под моей ответственностью, я не мог допустить очередного промаха. Я подождал до восхода солнца, прежде чем растянуться на полу и немного поспать, пребывая в уверенности, что Криг не станет ничего предпринимать при свете дня. В семь утра я услышал, как Карин ушла для разговора с Пипом.
Через несколько часов она вернулась и сообщила, что его семья будет рада видеть нас у себя дома и что Пип пытается устроить срочный звонок из кабинета Вальтера Дэвисона, чтобы оповестить своих родных в Бергене.
Остаток дня прошел в поспешных сборах. Я помог Элле разобраться в ее пожитках, испытывая странное удовлетворение от того, что мои собственные вещи превратились в кучку пепла. Иногда я забывал о своем локте, слишком энергично что-то поднимал и вскрикивал от боли.
– Ох, Бо, тебе нужно к врачу, – сказала Элле. – Вот.
Она выбрала один из своих шарфов и повязала его мне на шею как самодельную перевязь. Потом нежно поцеловала меня в щеку и провела рукой по синякам на моем лице.
– Бедняжка. Скоро ты станешь похож на свеклу.
– А через неделю – на горчицу, – добавил я.
– Забыла сказать, – вмешалась Карин. – Астрид, мать Пипа, – профессиональная медсестра. Она позаботится о твоей руке.
– Ну вот, Бо. – Элле выдавила улыбку. – Видишь, все устраивается.
Несмотря на события, происходившие за последние полгода, я все равно испытывал определенную горечь из-за нашего отъезда из Лейпцига. Ведь именно здесь я возмечтал о том, что мы наконец станем свободными людьми и сможем жить вместе, не оглядываясь на прошлое. Однако, как это всегда бывает, прошлое настигло нас, сговорившись с настоящим причинить вред не только мне, но и Элле.
Я эгоистично надеялся, что Норвегия слишком далека для Крига.
Дорогой читатель, прошу прощения за мое долгое отсутствие. Мне трудно поверить, что со времени моей предыдущей записи прошло полтора года. Мое «падение» в Лейпциге привело к тяжелому вывиху локтя и сложному перелому. Очевидно, факт моего стоического ведения записей во время двухдневной поездки от Лейпцига до Бергена не способствовал выздоровлению.
По прибытии в Норвегию добрая и прекраснодушная Астрид Халворсен обеспечила мне немедленное лечение в Хоклендской клинике. Мою руку на полтора месяца заковали в гипс и сказали, что восстановление займет больше года. Хотя мое состояние ежедневно понемногу улучшается, писать все еще трудно. Я много раз пробовал поднимать локоть и подносить перо к бумаге, но сдавался из-за боли. Но теперь я рад сообщить, что некогда палящий жар в моей руке превратился в тупое нытье, и теперь я могу продолжать записи. Что за роскошь!
Я постараюсь более или менее подробно описать события, так как если вы до сих пор читаете эти строки, то, очевидно, испытываете некий интерес к моей истории.