Семья

Всё так же, глядя на экран, она кивнула. Я усадила её на своё место. Задрав коленки, Катя откинулась на спинку дивана и, не меняя позы и, кажется, даже не мигая, досмотрела весь фильм до конца. Непоседливая, порывистая и стремительная в движениях, Катя превращалась в свой антипод, как только перед её взором возникали полотна великих мастеров. В картинной галерее, сидя на руках у отца и прижавшись виском к его щеке, она шептала: «Папочка, подожди, давай ещё посмотрим», и Серёжа покорно стоял перед тем или иным полотном иногда до часу времени, пока, вздохнув, Катя не говорила: «Пойдём дальше, папочка, я посмотрела».

– Катя, я думаю, мама твою идею в жизнь не пропустит, – предположил Серёжа.

Катя повернулась ко мне.

– Почему?

– Катя, картина несёт в себе энергию, энергию автора. Талантливые полотна несут в себе и энергию натуры. Зачем нужна чужая энергия там, где ты спишь?

Катя опять задумалась.

Псы, дремавшие на полу, одновременно приподняли головы. Лорд взвизгнул, вскочил и устремился к холлу, Граф сделал то же самое, только беззвучно и более сдержанно.

Я взглянула на Дашу. Она не шелохнулась.

– Даша, Стефан пришёл.

Зыркнув на меня глазами, она демонстративно сложила руки под грудью.

– Опять поссорились? – спросила я, но ответа не получила.

– Папа! – закричала Анюта, увидев отца, и, цепляясь за штанину Серёжи, начала сползать с его колена. – Папочка, я бегу!

– Папа, на, подержи, – Катюша вручила Серёже рисунки, – я тоже поздороваюсь! – Более подвижная, чем Анюта, Катя быстро скользнула на пол.

– Что и кормить мужа не встанешь? – вновь обратилась я к Даше.

Передёрнув плечами, Даша отвернулась.

Я поднялась с дивана и засмотрелась. Стефан держал девчонок на руках, прижимаясь счастливым лицом то к одной, то к другой. Девочки хохотали, ловя ручками его голову. А из кабинета на шум бежал припозднившийся Максим. Стефан присел, Максим с разбега ухватился за его шею, Стефан поднялся и закружился волчком, чем вызвал ещё больший восторг у всех троих.

– Стефан, добрый вечер, – проходя мимо, поздоровалась я.

Он бегло, но внимательно взглянул и кивнул. Стефан всегда смотрит внимательно, будто по выражению лица проверяет, всё ли в порядке.

Придя на кухню, я вытащила противень из духовки. Маша сегодня запекла баранину и, заботясь об опаздывающем к ужину Стефане, хранила мясо в тепле.

– Не пересохло? – обеспокоенно спросила она, стремительно заходя на кухню. – Что Дашка-то, опять характер выказывает? – Взяв кухонную вилку, она потыкала ею в мясо. – Нет, вроде, не пересохло. Давай я сама, ещё испачкаешься. Платье-то у тебя уж очень красивое.

– Благодарю, Маша.

– И чего ей неймётся? Мужик хороший, а, вишь, угодить никак не может! Мне-то, положим, этот бирюк никогда особо не нравился, ну так и в Дашке ничего хорошего нет! И замуж она сама за него рвалась, сама на шею вешалась, и в штаны к нему загодя до свадьбы залезла.

– Маша!

– Что Маша! Правду я говорю! – Она подала мне блюдо с нарезанным мясом. – На! Иди корми, раз жена у мужика пустоголовая.

В гостиной всё уже успокоилось – девочки вновь сидели на коленях у Серёжи, Максим исчез, а псы дремотно валялись на полу. Стефан задумчиво оценивал диспозиции сторон в шахматной партии Паши и Андрэ. Я позвала:

– Стефан, садись ужинать.

Он что-то сказал графу и направился к столу. Усаживаясь, улыбнулся и спросил:

– Посидишь со мной?

– Конечно, я чаю выпью.

– На улице снег пошёл.

– Правда?! – обрадовалась я и посмотрела в стеклянную стену. – Неужели зима пришла?! Южная стена нашей гостиной была полностью стеклянной, но кроме отражения в ней самой гостиной, я больше ничего не увидела.

– Хабиба, спасибо! – тихо, так, чтобы слышала только я, произнёс Стефан.

– За что?

Стефан улыбнулся ещё шире и ласковее.

– Я благодарен, что ты так воспитала детей. Такое счастье, когда они встречают, бросаются на шею… если бы и ты…

– Маленькая, а мне чайку нальёшь? – подал голос Василич.

– Конечно, Василич, тебе прямо туда принести?

Василич и Михаил, как и в любой другой вечер, сидели в креслах против камина, как и в любой другой вечер, обсуждали лошадей, коров, коз, оранжерею и многие другие свои заботы.

– Сюда-сюда, Маленькая, а как же? – отозвался он. – У нас с Михой разговор важный.

Я взяла с комода разнос, поставила на него две вазочки с вареньем. Оба, и Василич, и Михаил, не признавали ни мёд, ни конфеты, ни какие другие сласти; оба любили варенье к чаю – любили любое, но Василич всё же отдавал предпочтение земляничному, а Михаил больше другого любил черносмородиновое. Сегодня Маша поставила на стол абрикосовое с ядрышками и малиновое. Я налила в чашки чай, положила ложечки и салфетки и под внезапно раздавшийся, раздосадованный вопль Паши:

– Я же знал! … Ооо! Маленькая, я раздавлен собственной глупостью!

Направилась к камину.

– Паша, ты зачем так кричишь? – строго обратилась к нему Катя. – Я испугалась и вздрогнула.

– Прости, детка, я не хотел тебя испугать, – покаялся Паша, голос его был полон сожаления, – Катенька, прости, я больше не буду.

Возвращаясь к столу, я растрепала волосы Паше. Он поймал мою руку, приложил ладонью ко лбу и попросил: