Семья

– Я думаю, любовь нельзя убить, она не убиваема. Человек может отказаться от любви и сбежать от любимого, когда невмоготу. Но любить не перестанет никогда, потому что любовь либо есть, либо её никогда не было. Оттого любовь и называют духовным подвигом души.

Я засмеялась, а Тата внезапно легко согласилась:

– А и ладно, и хорошо, что не согласна. Пусть так и будет!

«Любовь можно убить» – эти остерегающие слова Таты я запомнила навсегда.

После похорон Таты, мы уговорили Андрея улететь с нами в Москву и пожить в усадьбе. Вначале он предпочитал одиночество – гулял по саду, уходил один в лес. Потом я стала видеть его с Настей. А спустя месяц он и Настя улетели вдвоём в Питер – Андрей разбирать вещи Таты, а Настя поддержать любимого. В течение следующего месяца Андрей познакомился с матерью Насти и её мужем, а Настя слетала в Прагу, чтобы познакомиться с родителями Андрея. И ещё один месяц спустя, они поженились. Думаю, так торопясь с женитьбой, Андрей надеялся заполнить пустоту, возникшую в его жизни с уходом Таты…

– Серёжа, на подлог или воровство Андрей не способен. Не верю я Николаю. Когда-то он клеветал Андрею на тебя, теперь тебе на Андрея.

Серёжа припарковал машину на площадке, с трёх сторон окружённую деревянными домиками, каждый с резным крылечком из трёх ступенек. Дверь ближайшего домика была открыта.

Опершись на руку мужа, я вышла из машины, потянулась, щурясь на солнце.

– Серёжа, купальники надо было взять. Солнце какое, загорать можно!

– Будешь загорать голенькой, покажешь мне себя, я уже и забыл, какая ты.

Я засмеялась и обхватила руками его за шею.

– Не видел с самого утра и уже забыл?

– Давно не видел. В спальне я тебя больше чувствую, чем вижу, да и некогда рассматривать, мы с тобой всё бегом, будто куда опоздать боимся.

Привлечённый звуком двигателя, на крылечко вышел мужчина в засаленной камуфляжной кепке, сдвинутой на затылок, в линялой, бывшей когда-то красной, майке. Майка задралась вверх, открывая объемный волосатый живот. Снизу на мужчине были цветастые пляжные трусы до колен, завязанные на шнурок и тоже сползшие с живота.

Я шёпотом спросила:

– Куда ты меня привёз, Серёжа?

Оставаясь на крылечке, мужчина хмуро и неприветливо рассматривал нас. Вдруг лицо его просияло, губы раздвинулись, обнажив широкую щербину меж передних резцов, причем щербина наличествовала, как на верхней, так и на нижней челюсти.

– Сергей Михалыч?! – заорал он и бросился с крылечка, оступился и едва удержался на ногах, ухватившись за перила, при этом с ноги его слетел сланец. Ругнувшись: «Мать твою!», он закрутился волчком в поисках потери, нашёл и надел сланец на ногу и, протянув вперёд обе руки, вновь кинулся к нам. Я спряталась за спину Серёжи.

– Сергей Михалыч, сколько лет! – Обеими руками мужчина вцепился в протянутую руку Серёжи. – Я уж и не чаял с тобой свидеться, совсем ты нас забыл! Давеча с Курвой вспоминали тебя… – По его круглым, неопрятно заросшим седой щетиной, щекам неожиданно побежали слёзы. – Чуток не дождалась она… померла… два дня, как схоронил, – с трудом выдавил он; громко шмыгнув носом, отнял одну руку от руки Серёжи, надавил большим и указательным пальцем на глаза, потом провел ладонью по лицу вниз, смахивая слезы. – Может, если б знала, что ты приедешь, Курва-то, может, и не померла бы, дождалась тебя!

– Ну-ну, Олесь Михеевич, стара она была. Я в последний раз был, она тогда уже старой была.

– А вот, вишь, сколько прожила! Сколько годков-то тебя у нас не было, лет десять уже, наверное, или боле?

– Думаю, лет пятнадцать я не был, Олесь Михеевич. Матвея недавно встретил, он всё нахваливал тебя, я и надумал проведать. Матвея помнишь?

– Нет, не припомню. Да и всех-то помнить, памяти не хватит. Даа, годы бегут. А ты, вроде, и не постарел даже, а наоборот, вроде моложе выглядишь. Я и не узнал тебя поначалу, а, Сергей Михалыч?

– Да и ты, Олесь Михеевич, – Серёжа деланно рассмеялся, – не изменился совсем. Вот познакомься жена моя Лидия. – И выудил меня из-за спины.

Олесь Михеевич вприщур, подробно рассмотрел меня, оценивая словами так, будто меня здесь и нет:

– Молоденькую взял? И хорошо, потому сам-то и помолодел! – Когда он говорил, нижняя сторона его языка проваливалась в щербину и выпячивалась голубенькой венкой. – Красивая девка, маленькая, да ладненькая. – Он потянул носом воздух. – Сладкая девка, пахнет-то, как сладко!

Я и рассердилась, и смутилась одновременно, а он добавил:

– Ишь, и стыдливая, покраснела, не в пример, этим ш… лахудрам крашеным. Ну совет да любовь! Пойдём, Сергей Михалыч, чего стоим-то? Ты на несколько дней или так, до вечера приехал?

– До вечера, Олесь Михеевич, до вечера.

– Всё некогда тебе? Домик свой крайний, как всегда, возьмёшь? Постояльцев-то сегодня нет никого, одни вы.

– Плохо бизнес идёт, Олесь Михеевич?

– Почему плохо? К вечеру наедут, не протолкнёшься. Так что, вы сейчас отдыхайте, потом шумно будет. Ты, поди-ка, рыбкой приехал полакомиться?

Сергей засмеялся.

– Хочу Маленькую твоей рыбкой угостить. Сделаешь, Олесь Михеевич? Часам к восьми-девяти вечера?