Антуан невольно улыбнулся, видя, как этот коротыш вприпрыжку идёт по навощённому полу передней. Обувь у г‑на Шаля всегда была со скрипом. И он считал, что это один из «крестов» его жизни; он не раз держал совет с сапожниками, перепробовал множество фасонов голенищ и задников, всевозможные подошвы — кожаные, фетровые, резиновые, испрашивал совета у мозольных операторов и даже, по наущению полотёра, который на этом прирабатывал, обратился к изобретателю обуви на эластичных подошвах, под названием «беззвучные», предназначенные для официантов и домашней челяди. Всё оказалось тщетным. Тогда он завёл привычку ходить на цыпочках. И всем своим видом — маленькой головкой, круглыми глазками, пиджачком из альпака, фалды которого развевались позади, напоминал сороку с подрезанными крыльями.
— Совсем запамятовал! — произнёс он, уже добравшись до выхода. — Магазины-то сейчас закрыты. Не найдётся ли у вас на размен мелких денег?
— На сколько?
— На тысячу франков.
— Н-да, — протянул Антуан, выдвигая ящик.
— Не люблю я держать при себе крупные купюры, — объяснил г‑н Шаль. — Да и вы как раз тут мне порассказали о денежных пропажах… Дайте мне, пожалуйста, десять билетов по сто франков или же двадцать по пятидесяти. Чем объёмистее получится пачка, тем меньше опасности. В некоторых отношениях.
— Да у меня только две кредитки по пятьсот франков, — произнёс Антуан, собираясь задвинуть ящик.
— Ну что ж, пусть так, — сказал г‑н Шаль, приближаясь. — Всё-таки это совсем другое дело.
Он протянул Антуану банковый билет, вынув его из внутреннего кармана пиджака, и уж собрался припрятать два других, как вдруг задребезжал звонок, так пронзительно, что они оба вздрогнули, и г‑н Шаль, ещё не успевший спрятать деньги, пробормотал: «Повремените, повремените…»
Но лицо его исказилось, когда он узнал голос консьержа из своего дома, который бил в дверь кулаком и кричал:
— Не здесь ли господин Шаль?
Антуан бросился открывать дверь.
— Он здесь? — крикнул, задыхаясь, консьерж. — Скорее! Беда. Девочку раздавило.
Господин Шаль услышал. Он покачнулся. Антуан едва успел подхватить его, положил прямо на пол и стал обмахивать ему лицо мокрым полотенцем. Несчастный старик открыл глаза и попытался встать.
— О, господин Жюль, — говорил консьерж, — поторопитесь же, поедем, нас фиакр ждёт.
— Умерла? — спросил Антуан, даже не подумав о том, какое отношение к г‑ну Шалю имеет девочка.
— Долго не протянет, ясно, — буркнул привратник.
Антуан взял с этажерки походную сумку, которую на всякий случай всегда держал наготове; вдруг он вспомнил, что пузырёк с йодом отдал Жаку, и бросился в комнату брата, крикнув консьержу: «Отведите его в фиакр! И подождите меня! Я еду с вами!»
Когда фиакр остановился у дома, в котором жил г‑н Шаль, близ Тюильри, на Алжирской улице, Антуан всё ещё не мог уяснить, как всё случилось, до того сбивчивы были объяснения консьержа. Дело шло о девочке, которая каждый день ходила встречать г‑на Шаля. Может быть, она хотела перейти улицу Риволи, потому что г‑н Жюль всё не шёл? Трехколесный велосипед поставщика продуктов сбил её с ног и переехал её тельце. Подбежала продавщица газет, по косичкам узнала девочку и указала на дом, где она живёт. Она была без сознания — так её и внесли в квартиру.
Господин Шаль скрючился в глубине фиакра — он не плакал, но при всякой новой подробности из горла у него вырывалось судорожное всхлипывание, и он всё пытался заглушить его, зажимая рот кулаком.
У подъезда ещё толпились зеваки. Все расступились перед г‑ном Шалем, — спутникам пришлось вести его под руки по лестнице до верхнего этажа. В конце коридора, по которому, шатаясь, пошёл г‑н Шаль, зияла открытая дверь. Консьерж, пропустив Антуана вперёд, схватил его за руку:
— Жена у меня не дура, привела молоденького доктора, который обедает в ресторации рядом с нами. Хорошо, что застала его там.
Антуан одобрительно кивнул головой и пошёл вслед за г‑ном Шалем. Они миновали помещение, напоминавшее гардеробную, где пахло затхлостью, как в сыром чулане, затем прошли через две низких квадратных и почти тёмных комнаты, выстланных кафельными плитками, — тут стояла немыслимая духота, хотя все окна были раскрыты настежь; во второй комнате Антуан обогнул круглый стол: четыре прибора расставлены были на почерневшей клеёнке. Г‑н Шаль отворил дверь, вошёл в следующую комнату, где горел свет, и сразу весь как-то сник, стал бормотать:
— Дедетта… Дедетта…
— Жюль! — осек его кто-то визгливым и властным голосом.