— Да вот, помнится мне, как по взгляду, самому обычному взгляду, я проникла в тайну человека, с которым жила долгие месяцы. Дело было в ресторане, за столиком. В Бордо. Сидели мы друг против друга. Болтали. И оба смотрели то на тарелку, то в лицо друг другу, то бегло оглядывали зал. И вдруг, — никогда мне этого не забыть, — я на какую-то долю секунды перехватила его взгляд, направленный куда-то за мою спину и выражавший такую… Это так меня поразило, что я вмиг невольно обернулась, хотела увидеть…
— И что же?
— А то, что я просто хотела тебе сказать: своих взглядов следует остерегаться, — отвечала она уже совсем иным тоном.
Антуан чуть не поддался искушению и не стал допытываться: «Что же за тайна?» Но не решился. Он до крайности боялся, что может показаться наивным, если начнёт задавать пустые вопросы; два-три раза он уже пытался завязать с ней откровенный разговор, но Рашель только смотрела на него — удивлялась, забавлялась, хохотала, и её насмешливая гримаска глубоко уязвляла его.
Вот почему он промолчал. Зато заговорила она:
— Вспомнишь прошлое, и тоска разбирает… Поцелуй меня. Ещё раз. Крепче.
Однако ж мысль о прошлом её не оставляла, потому что она добавила:
— Впрочем вот что: я сказала
И то ли желая избавиться от воспоминаний, то ли — от безмолвных вопросов Антуана, она повернулась на бок, так медленно и плавно извиваясь всем телом, что казалось, будто оно у неё кольчатое.
— Ну и гибкая же ты, — заметил он, нежно гладя её, как ласкают чистокровную лошадь.
— Да неужели? А известно ли вам, что я десять лет училась в балетной школе при театре Оперы?
— Ты? В Париже?
— Именно так, сударь. Даже была примадонной, когда бросила сцену.
— И давно бросила?
— Уже шесть лет.
— А почему?
— Ноги подвели.
На миг её лицо затуманилось.
— Ну а потом мне чуть было не довелось стать наездницей, — продолжала она без передышки. — В одном цирке. Удивлён?
— Ничуть, — отвечал он спокойно. — А в каком же цирке?
— Да так, не во Франции. Попала в большую международную труппу, — в те времена Гирш таскал её на гастроли по всему свету. Знаешь, тот самый Гирш, мой знакомый, о котором я тебе уже рассказывала, сейчас он обретается в Египетском Судане. Хотелось ему поживиться на моих способностях, да я на это не пошла!
И, болтая, она развлечения ради сгибала в колене и выпрямляла то одну, то другую ногу — движения были быстры и отработанны, как у гимнаста.
— Он так решил, — продолжала она, — потому что ещё прежде, в Нейи, заставил меня немного научиться вольтижировке. Вот что я обожала! Лошади у нас были — прелесть! И уж своего мы, разумеется, не упускали, наскакались вволю.
— Значит, вы жили в Нейи?
— Я-то нет. Он там жил. Содержал в Нейи манеж. Лошади всегда были его страстью. И моей тоже. И твоей?
— Ездить верхом немного умею, — сказал он, приосаниваясь. — Только поездить всё случая не было. Да и времени.
— Ну, у меня-то случаев было хоть отбавляй! И сногсшибательных! Как-то из седла не вылезала три недели с лишком.
— Где же?
— В Марокко, в самой глуши.
— Ты бывала в Марокко?
— Дважды. Гирш поставлял подержанные винтовки южным племенам. Прямо военная экспедиция! Однажды на наш дуар{67}
напали по-настоящему. Бой вели всю ночь и весь день… Впрочем, нет, ночь напролёт, в кромешной темноте — вот жутко-то было! — и всё следующее утро. Ночью они нападают редко. Они убили семнадцать наших носильщиков и ранили тридцать с гаком. Только начнут стрелять, я бросалась на землю между ящиками. Но и я получила на орехи…— На орехи?
— Ну да, — засмеялась она. — Пустяки, ссадина.
И она показала на рубец, затянутый шелковистой кожей, под рёбрами, у изгиба талии.
— Почему же ты мне сказала, будто выпала из автомобиля? — строго спросил Антуан.
— Ну, это ведь было в нашу первую встречу, — отвечала она, передёрнув плечами. — Ты бы, пожалуй, подумал, что я перед тобой рисуюсь.
Воцарилось молчание.
«Так, значит, она может мне и солгать?» — подумал Антуан.
Взгляд Рашели стал задумчивым, но вот её глаза снова сверкнули, в них вспыхнуло пламя ненависти и почти сразу погасло.
— Тогда он воображал, что я вечно буду таскаться за ним куда угодно. И ошибся.
Антуан испытывал какое-то неосознанное чувство удовлетворения всякий раз, когда она с озлоблением заглядывала в своё прошлое. Искушало желание сказать: «Будь со мной. Всегда».