Семирамида. Золотая чаша

— Господину понятно, но господин рассчитывает на хитрость и ловкость человека, который за несколько месяцев успел предать своего царя и всех покровителей, бездумно даровавших ему жизнь. Этот проныра сумел подменить царскую невесту, втереться в доверие к нашему врагу, ухитрился вернуться из их логова – более того, отважился провести через границу лихих людей, посягнувших на наше вдруг объявившееся сокровище – воспитанницу Иштар. После всего этого он, все еще пребывая в краю живых, называет себя глупцом. Мне кажется, Сарсехим, что ты способен на бóльшее?

— Ты назвал меня по имени, господин, поэтому я буду честен – я спасал свою жизнь.

— Теперь попробуй сделать последний шаг и попытайся обеспечить свое будущее.

— Под твоим покровительством?

— Да.

— Но, господин, это невозможно. Бен–Хадад – вздорный человек. Меня казнят сразу, как я вручу ему замаринованный в асфальте зеб. Гула настоит на том, чтобы меня долго мучили. Как я смогу приблизиться к ней?

— Вот и я несколько дней спрашивал себя – как? Вопрос – кто? – для меня не существует. Кроме тебя, никто не сможет подобраться к Гуле.

— А я‑то как смогу?! – воскликнул Сарсехим.

— Я знаком с Бен–Хададом. Мы встречались с ним после сражения у Каркара. Он непременно захочет взглянуть на негодяя, который осмелился доставить такого рода подарок…

— Совсем необязательно… – перебил наследника евнух и тут же прикусил язык.

— Продолжай, – подбодрил его наследник. – Как видно, ты уже начал соображать. Я не хотел пугать тебя, ты достаточно напуган. Я обращаюсь к твоему личному гению – пусть твой ламассу

поможет тебе спасти жизнь. Я же со своей стороны готов оказать тебе всяческое содействие. Тебе известно, Сарсехим, я очень многое могу. Я даю тебе день на размышление.

Он сделал знак писцу, который тотчас схватил стило.

— Теперь расскажи, что тебе поручили в Сирии. Если не хочешь, чтобы тебе прижгли пятки, выложи все сам. Если согласишься работать со мной, я проявлю милосердие, предоставлю тебе защиту. В противном случае тобой займется Нинурта.

— Я постараюсь убедить скифянку, чтобы меня простили.

— Ты это серьезно? – удивился Шурдан.

— Вполне, господин. У нашей Шами доброе сердце и достаточно разума, чтобы понять, что я ни в чем не виноват. Меня принудили, лишили выбора. Она милосердна и умна.

— К тому же очень красива. Ведь она красива, евнух?

— Необыкновенно, хотя я слабо разбираюсь в женской красоте.

— Не прибедняйся. Я многое о тебе знаю. Скажи, ее в самом деле подбросили на ступени храма Иштар, и богиня кормила ее свои молоком?

— Не могу припомнить такого случая. Мать родила ее во дворце под моим присмотром, там же Шаммурамат росла. Разве что с детства отличалась склонностью к непокорству и всякого рода проделкам. Однажды, когда Гула спала, скифянка отрезала ей косу. Любила кататься на лошадях. Мардук–Закир–шуми не препятствовал ей в этом.

* * *

Давно уже скопец не спал так сладко, как в ту ночь.

Сначала, сытый, томился на циновке, вспоминая, какими блюдами угощал его наследник ассирийского престола после допроса, какими винами он запивал жареную индюшку и рыбу под ароматным соусом. Количество чаш не ограничивалось. Порадовало, что наследник оказался благородным и щедрым господином. Он не стал мелочиться по поводу будущей оплаты – к изумруду, который Шурдан обещал возвратить евнуху после поездки в Дамаск, наследник обещал добавить горсть таких же крупных разноцветных камней.

Утром Сарсехима вновь порадовали отменным завтраком – жареной цесаркой, кашей, но не той жидкой, на воде, которой пичкали скифов и вавилонян из охраны, а царской – с изюмом, на оливковом масле. Вина, к сожалению, не дали. Когда он поинтересовался у притащившего все эти вкусности раба насчет напитков, тот промолчал. Настаивать было бесполезно. Насытившись, поковырявшись в зубах, Сарсехим приказал рабу вызвать охрану. Тот помчался как угорелый. Не обращая внимания на онемевшего Ардиса, который без стука вошел в комнату, Сарсехим назвал дюжему ассирийцу заветные слова – «С нами Иштар! С нами победа!» – и отправился на свидание с наследником.

Его не покидала уверенность – этот день он тоже выиграл у судьбы.

Шурдан принял евнуха в спальне. Сразу прогнал женщину, делившую с ним ложе. Та, чрезвычайно хорошенькая, выпорхнула из‑под покрывала в чем мать родила и выскочила через вдруг открывшуюся изнутри, потайную дверцу в стене.

Увы, увы, запричитал про себя Сарсехим, есть же на свете безопасные, радующие душу занятия! Сколько раз в бытность в Вавилоне ему самому приходилось тайными коридорами водить женщин в спальню Закира. Как ему жилось! Какой властью обладал, ведь недаром придворные и слуги во дворцах всегда уважительно относятся к евнухам, угождают им, дарят подарки, просят замолвить словечко. Единственная угроза, которой в те ласковые дни ему следовало опасаться, это ярость Амти–бабы, грозившей перерезать всех женщин в гареме, если Закир будет обходить ее стороной, дуру шестидесятилетнюю.

— Выкладывай, – предложил наследник.