Сенешаль Ла-Рошели

Мы догоняем английский корабль примерно через полчаса. С дистанции метров сто расстреливаем кормовую башню, затем носовую. Комендоры бьют точнее, чем в предыдущие разы. Мы подходим еще ближе, убираем марсель, стаксель и кливер. Теперь оба корабля движутся с одинаковой скоростью. На воду спускаем ял и шлюпку, в которые грузятся абордажные команды под командованием Ламбера де Грэ и Мишеля де Велькура. Несколько взмахов веслами — и они у борта купеческого судна. Никто не мешает подняться на борт. Команды рассыпаются по захваченному судну, вытаскивают из шхер спрятавшихся англичан. Пленных раздевают и выбрасывают за борт. Плавать умеет только один. Он плывет за своим кораблем и что-то кричит. Может быть, просит убить. До берега ведь вряд ли дотянет. Хотя я бы попробовал. До ближайшего острова всего миль десять. Это меньше, чем Ла-Манш в самом узком месте, в котором его в будущем переплывет много людей, даже инвалиды и женщины.

На захваченном корабле остаются десять матросов во главе с Эдом Фессаром и в помощь им дюжина арбалетчиков под командованием Ламбера де Грэ. После чего корабль ложится на курс зюйд-вест, на северо-западную оконечность Бретани. Мы возвращаемся к двум другим кораблям, высаживаем на них группы захвата, которые добивают раненых и выбрасывают за борт живых, а потом оставляем призовые партии под руководством опытного матроса и рыцаря.

Не торопясь, останавливаясь на ночь, за пять суток добираемся до Ла-Рошели. Два приза оставляем на рейде, а самый крупный заводим в гавань, швартуем к пока что деревянному молу. Рядом занимает место бригантина. Из нее быстро выгружают шерсть, после чего выводят на рейд. Место бригантины у причала занимает второй приз. У обоих опорожняют трюма. В них шерстяные ткани разного цвета и хорошего качества, но похуже итальянских или фламандских, овечья шерсть, овчины, олово, свинец.

Металлы я сразу забираю себе. Привожу Серафину, чтобы отобрала ткани. В хозяйстве пригодятся и не самые лучшие. Нам ведь надо одевать много слуг. Я замечаю, что жена словно бы не замечает зеленые ткани, которых большинство.

— Почему не берешь их? — интересуюсь я.

— Нам зеленые не нужны, — отвечает она.

— Почему? — не унимаюсь я.

— Зеленый — это цвет новой любви, а нам нужны голубые — символ верности, — отвечает она тоном, каким недалекие училки вдалбливают прописные истины бестолковым ученикам.

Я сразу вспомнил школьные годы, класс седьмой или восьмой. Все наши девочки вдруг стали знатоками любовной символики. Одна беда — мальчики никак не хотели в нее врубаться. Так что поигрались и бросили. Ладно, эти соплюшки были, а в Лос-Анжелесе познакомился с одинокой дамой за тридцать, которая пыталась сделать карьеру в моей судоходной компании. Она мне помогла решить вопрос с утерянным сертификатом, и я пригласил ее в ресторан. Официантка посмотрела на нас «с пониманием». Дама тоже пялится на меня и чего-то ждет, а я никак не врублюсь, в чем дело? Действуя по системе поручика Ржевского и наплевав на американскую боязнь сексуальных домогательств, тупо предложил ей перепихнуться. Хотите верьте, хотите нет, но подобные предложения никогда не оскорбляют женщин, просто иногда бывают несвоевременны. Мое оказалось в масть. Уже в постели она мне сообщила, что в ресторан пришла в специальной одежде для свиданий, чтобы я не боялся домогаться. Только вот не учла, что я краем уха слышал о такой одежде, но понятия не имел, как она выглядит, потому что не собирался заводить роман с американкой: мне нужна жена, а не партнер по бизнесу. Символизм — это жевательная резинка, когда нечего есть. Женщинам на диете она подойдет, а вот мужчины предпочитают поискать кусок мяса. Поскольку для существования символизма нужно активное участие двух сторон, как в теннисе, иначе будешь сражаться со стенкой, долго он не живет. Я посоветовал Серафине не махать ракеткой в одиночестве, а брать все цвета.

19

Иногда мирное время становится хуже военного. Тысячи бригантов, оставшихся без дела, начали добывать на жизнь, как умеют. Раньше они грабили только вражеские деревни, а теперь все подряд. Повторялась ситуация, сложившаяся после подписания предыдущего мирного договора между Францией и Англией. Тогда бриганты превратились в бич божий даже для Папы Римского. Пришло известие, что они захватили монастырь цистерцианцев на северо-восточной границе моего бальяжа, из которого совершают рейды на деревни. По сообщению добравшегося до Ла-Рошели монаха-цистерцианца бригантов было около сотни. Командовал ими лангедокец по прозвищу Верзила Мешен, недавно перешедший на сторону французов. О его боевых подвигах я ничего не слышал. Видимо, один из тех командиров рут, которые добычу предпочитали славе. Удаление непрошеных гостей входило в обязанности сенешаля, поэтому пришлось отложить следующий морской поход на неопределенное время.