Сережа Боръ-Раменскiй

Сказавъ эту фразу, Ваня омрачился и съ усиліемъ проглотилъ душившія его слезы. Къ счастію, мать ничего не замѣтила, потому что говорила сама.

— Съ руки! разумѣется, съ руки! Онъ всегда любитъ сидѣть сиднемъ. Ему бы ходить за плугомъ, на конный дворъ, да по овинамъ. Онъ за это удовольствіе отдастъ всю Европу и даже Парижъ.

— Ну, милая, — сказалъ Ваня Сонѣ, когда они остались вдвоемъ въ его комнатѣ, — дѣло это я обдѣлалъ. Мама нисколько не встревожена и ничего не подозрѣваетъ.

Соня взгляпула на него тревожно и вопросительно.

— Подумай, милая, и сама догадаешься. Куда ѣхать? Я хочу пожить со всѣми вами въ родномъ гнѣздѣ моемъ, тамъ, гдѣ родился, гдѣ прошли счастливые годы моего дѣтства и юности, гдѣ всѣ меня любили и гдѣ я всѣхъ васъ такъ любилъ. Зачѣмъ терзанія разлуки? Ихъ и такъ придется вынести! У меня и до тебя просьба. Если… что… случится…

— Ваня!

Она сжала свои ручки крѣпко, и крупныя слезы залили лицо ея.

— Не плачь. Послушай, запомни. Будь для отца моего и матери дочерью. Будь сестрой Сережи. Сережа!.. Онъ и не помышляетъ о томъ жестокомъ ударѣ, который скоро, очень скоро сразитъ его. Ты знаешь сама, Вѣра добрая дѣвушка, но такъ… скажу, холодна сердцемъ. Глаша вспыльчива и нрава крутого. Онѣ не сумѣютъ въ такой бѣдѣ окружить отца и мать попеченіями и нѣжностью. Да не плачь же такъ, не терзай меня; мнѣ нелегко оставлять всѣхъ и уходить одному, одному…

— Не одному, Ваня, — сказала она дрожащимъ голосомъ, — а съ ангеломъ-хранителемъ твоимъ. Онъ тебя не оставитъ.

— Да, я вѣрую, я надѣюсь, но все-таки я оставляю всѣхъ васъ, чтобы итти въ другой, невѣдомый міръ. Конечно, на все воля Божія, я покоряюсь ей. — Ваня перекрестился и продолжалъ: — Но мнѣ нелегко и особенно потому, что я долженъ еще… пока… скрывать отъ Сережи, зачѣмъ загодя его мучить… Соня, не отнимай моихъ силъ, не терзай себя, не обливайся такими горячими слезами. Онѣ насквозь жгутъ мое сердце.

— Ваня! Ваня! воскликнула Соня, и ея восклицаніе походило на вопль растерзанной души.

— Ради Бога тише! Ради Бога успокойся, а то я буду раскаиваться, что довѣрился тебѣ. Будь тверда — тебѣ надо будетъ много твердости, но я на тебя надѣюсь. Ты никогда не оставишь моей матери и отца своею любовью. Будь добра къ сестрамъ — говори имъ правду ласково. Я замѣтилъ, что Таня имѣетъ хорошее вліяніе на Глашу, вы вмѣстѣ можете сдѣлать ей много добра. Скажи это отъ меня Танѣ. Меня помни; я сердечно люблю тебя и вездѣ буду любить. Вѣдь всѣ вы въ свою очередь уйдете туда, куда я иду теперь.

— Не знаю, Ваня. Ты такой добрый.

Она обняла его; слезы ихъ хлынули и смѣшались.

А Серафима Павловна сообщила мужу, что Ваня умолялъ ее не везти его за границу, и не была удивлена, что адмиралъ принялъ это извѣстіе, повидимому, спокойно; она приписала это тому, что мужъ ея любилъ Знаменское и терпѣть не могъ оставлять его.

— А ты радъ-радехонекъ! сказала она, наконецъ, не безъ легкой насмѣшки.

Но онъ не улыбнулся и сказалъ холодно:

— Какъ хотите, такъ и дѣлайте. Если рѣшили оставаться, Оставайтесь. А мнѣ радоваться нечему.

— Ты, право, чудной; всѣ вы все принимаете не по-людски. Ты во снѣ и наяву видишь жить безвыѣздно въ Знаменскомъ, а когда тебѣ предлагаютъ остаться, ты безъ удовольствія говоришь: какъ хотите, так и дѣлайте!

На лицѣ адмрала пробѣжала тѣнь, какъ будто онъ нетерпѣливо сознавалъ несправедливость упрека, но онъ тотчасъ овладѣлъ собою и отвѣчалъ спокойно:

— Нетъ, я останусь здѣсь охотно.

— Такъ я пойду, велю все выложить, объявлю новость дѣвочкамъ — вотъ такъ рады будутъ, и особенно, если я скажу, что осенью мы всѣ, всѣ поѣдемъ в чужiе края. Да, это рѣшено; я Ракитиныхъ уговорю тоже ѣхать вмѣстѣ.

— Тогда видно будетъ, — сказалъ адмиралъ утомленнымъ голосомъ. И веселость жены и ея говорливость теперь пришлись ему тяжки. Онъ однако вскорѣ задумался, и жалость охватила его сердце.

„Несчастная мать!“ просилось на языкъ его, и онъ сѣлъ въ кресло и закрылъ лицо руками.

Дни текли за днями. Ваня слабѣлъ. Всякое утро входила къ нему мать, цѣловала его, заботливо спрашивала:

— Ну, что? Лучше? Хорошо ли спалъ?

— Хорошо, милая мама.

— Не болитъ? Нигдѣ не болитъ?

— Нигдѣ. Слабъ я немного, но пройдетъ.

— Конечно пройдетъ, мой милый, съ весною пройдетъ. Скоро рѣки послѣ разлива войдутъ въ берега; ужъ травка показалась. Въ воздухѣ теплѣtn]? На солнцѣ ужъ почти жарко. Скоро тебѣ позволятъ выѣхать, прокатиться.

— Конечно, мама, когда я буду посильнѣе.

И мать ходила вполнѣ увѣренная въ выздоровленiи сына.

Сережа ничего не подозрѣвалъ. Въ его понятiяхъ смерть была необходимо связана съ страшнымъ недугомъ, а Ваня не страдалъ, а незамѣтно угасалъ. Приходя изъ классной или съ поля, Сережа сиживалъ у брата и разсказывалъ ему, какъ онъ многому научился, и что папа вовсе не ходитъ въ поля и вообще не занимается хозяйствомъ, а все онъ самъ, Сережа. Папа поручилъ ему все.

— Давно ли? спросилъ Ваня, — и какъ ты думаешь, отчего такая перемѣна?

— Не знаю, — сказалъ Сережа.

— А я знаю, т.-е. угадываю, и скажу тебѣ, только ты обѣщай мнѣ быть благоразумнымъ и пожалѣть мать,

— Что такое? спросилъ испуганный Сережа.