Выяснить дату заключения соглашения о предполагаемом браке между Ягайло и дочерью Дмитрия Донского позволяет случайная оговорка позднейшего летописца. Московский летописный свод конца XV в. поместил под 1381 г. следующее известие: «Того же лета женися великыи князь литовъскыи Ягаило Олгердовичь, поя некоторую королицу не имущу ни отца, ни матери, и ея же ради достася ему королевъство въ Лядьскои земли». Спустя пять лет, под 1386 г. в этом же источнике читаем другое известие: «Того же году великыи князь Ягаило Олгердовичь Литовъскыи еде женитися на Угорьскую землю х королю и женився тамо, крестися въ немецкую веру».[876]
Аналогичные сообщения имеются в Никоновской летописи. Под 1381 г. в ней говорится, что «того же лета женися князь Ягайло Литовский», а под 1386 г. читаем: «того же лета князь велики Ягайло Олгердовичь Литовский женися во Угрехъ у короля, и преложися въ немецкую веру Римьскаго закона».[877]Между тем известно, что Ягайло был женат всего лишь один раз – в 1386 г. состоялся его брак с польской королевой Ядвигой. Но каким же образом в летописях появилось известие о его браке в 1381 г.? Очевидно, позднейший летописец, составляя записи за начало 1380-х гг., наткнулся на какие-то отрывочные сведения о соглашении, по которому планировался брак Ягайло с дочерью Дмитрия Донского, и, не сумев правильно их интерпретировать, предположил, что речь в них шла о браке с польской королевой Ядвигой. Все это позволяет отнести соглашение вдовы Ольгерда Ульяны и Дмитрия Донского о возможном браке их детей именно к 1381 г. Невестой Ягайло должна была стать дочь Дмитрия Софья.
Однако уже в следующем году ситуация резко изменилась. Нашествие Тохтамыша положило конец надеждам Москвы на руководящую роль в Восточной Европе. Неблагоприятно для нее сложились и иные обстоятельства. 14 сентября 1382 г. скончался польский и венгерский король Лайош (Людовик) Великий. Наследников у него, кроме единственной дочери, не было, и в Польше начался период бескоролевья (сентябрь 1382 г. – октябрь 1384 г.). Все это привело к тому, что у Ягайло вместо малопривлекательной возможности стать зятем данника татарского хана появилась реальная надежда добиться польского престола, что впоследствии и произошло.
В этих условиях соглашение о его будущем браке с московской княжной теряло всякий смысл, и он поспешил отказаться от него.[878]
Все эти сведения дошли до Москвы примерно в октябре 1382 г., и Дмитрий, поняв крушение всех своих планов, по давней отечественной традиции поспешил найти виновных. Искать их долго не пришлось – главным виновником был объявлен Киприан. Летописи молчат о сути претензий великого князя к митрополиту, однако, вероятно, главный упрек Киприану состоял в том, что он так и не смог добиться того, чтобы заключенный еще в 1381 г. проект брачного договора превратился в реальность. Ссора зашла так далеко, что Киприану не оставалось ничего иного, как покинуть Москву и более не возвращаться в нее при жизни Дмитрия Донского.
И хотя митрополит уехал из Москвы, он не перестал быть главой Русской церкви. Стремясь как можно сильнее досадить Киприану, Дмитрий обратил свой взор на опального Пимена.
Известно, что осенью 1382 г. Пимен находился в Твери. Но каким образом он оказался в этом городе? Мы расстались с Пименом в конце 1380 г., когда по приказу великого князя он был схвачен в Коломне и отправлен в заточение в Чухлому. Свидетелями «встречи» Пимена на Руси стали сопровождавшие его патриаршие послы, которые по своем возвращении в Константинополь поспешили доложить об увиденном главе Вселенской церкви. Из соборного определения 1389 г. нам становится известно о реакции патриарха Нила: «Узнав об этом и почитая недобрым делом, если человек, получивший рукоположение от Церкви, каким бы то ни было образом подвергнется телесному бедствию от мирских властей, патриарх посылает грамоту князю, прося принять Пимена как местного архиерея».[879]
Г. М. Прохоров, комментируя данную фразу, полагает, что «патриарх из соображений престижа убеждал московского князя разделить Русскую митрополию, принять Пимена как местного – т. е. великорусского – митрополита».[880]
Однако, на наш взгляд, речь в данном случае шла не о разделе Русской митрополии (свою силу сохраняли прежние решения Константинополя о ее единстве), а лишь о том, чтобы Пимен был назначен главой одной из русских епархий. Судя по тому, что он провел в чухломской ссылке «лето едино», великий князь согласился с этим предложением патриарха и в конце 1381 – начале 1382 г. Пимен очутился на свободе.Спустя несколько месяцев пробил его «звездный час». Сразу после отъезда Киприана великий князь послал за Пименом в Тверь. Летопись сохранила подробности его торжественной встречи: «и срете его священный соборъ съ кресты, и самъ князь великы срете его далече отъ града, з детми своими, и з бояры, и со множествомъ народа, съ че-стию и съ любовию».[881]