Серый ангел (СИ)

Афганские моджахеды имели большой опыт партизанской войны. Сначала англичане, потом русские, американцы, теперь вот международный дивизион ООН. Моему отцу тоже пришлось здесь пострелять. За несколько веков войны на своей земле афганцы научились не только воевать, они стали мастерами психологической атаки и запугивания. Получить осколочное ранение в живот здесь считалось большой удачей. Если конечно сравнивать это с пленом. Те пытки, которые применяли афганцы к неверным, было наглядной демонстрацией их желания идти до конца. По сравнению с ними святая инквизиция и гитлеровские лагеря выглядели детским садом в песочнице. Вот один из примеров. Плененного человека до бесчувствия накачивают наркотиками, да так, что он забывает, где он и как его зовут. Пока он находится в наркотическом трансе, его начинают резать. Свежуют его как барана: с его торса снимает кожу и завязывают ее вокруг головы. Человек находится под таким кайфом, что ничего не чувствует. Когда обезболивающее действие наркотика проходит, он от боли просто сходит с ума. Вот поэтому просто ранение в живот считается большим везением. Всему составу международного дивизиона выдавали ампулы с цианидом. Это считалось проявлением гуманизма. Обычно ампула зашивалась в уголок воротничка. Такая ампула была и у меня.

Пару дней назад воздушная разведка доложила, что обнаружила в горах, в глухом ущелье один из их опорных лагерей. Отряд спецназа вертолеты высадили в десяти часах пути от него. Ночью, через перевал, с боеприпасами на спине — такой марш-бросок мог выдержать не каждый. Но я дошел вместе со всеми. К утру наш отряд блокировал все отступы из лагеря. Штурм был назначен на пять утра. Мы только заняли позиции и переводили дух, когда командир отряда майор Босх легонько толкнул меня в плечо. Смотри вниз, знаками показал он мне. С собой у меня миниатюрная видеокамера с режимом многократного увеличения и ночного видения. Через видоискатель я смотрю вниз, на их лагерь. Я вижу, как четверо моджахедов вытаскивают из какой-то ямы в земле худого изможденного человека. Сначала они измываются над ним, пинают ногами, затем все становятся в круг и мочатся на него. Затем заставляют встать свою жертву на колени. Один из мучителей достает из-за пояса длинную саблю. Один взмах и ухо отсечено как бритвой. Даже до нас доносится крик этого человека. Он зажимает рану рукой, из которой хлещет кровь. Через видоискатель камеры она кажется черной. Затем палач передает саблю другому. Я оборачиваюсь к майору и знаками показываю, что пора начинать штурм, иначе этого человека сейчас убьют. Босх показывает на часы: до начала операции еще три минуты. Майор не хочет рисковать своими людьми из-за одного человека. Еще один крик. Я опять приникаю к камере. Лицо живого человека без ушей и носа представляет собой жуткое зрелище. Еще один взмах саблей, и из распоротого живота на землю падают внутренности. Этот человек еще хочет жить: он подхватывает свои кишки и пытается запихнуть назад, а они все вываливаются из рук. Он еще что-то говорит своим мучителям, но те только смеются. Им очень весело. Саблю берет четвертый афганец. Пленник открывает рот, но крикнуть он не успевает — отрубленная голова отлетает в кусты. Через секунду четверо моджахедов валятся на землю. Это сработали снайперы. Выстрелов не слышно — стреляли из винтовок с глушителями. Я смотрю на свои часы. На них ровно пять утра. Штурм начался.

Наутро у Бориса в голове играл целый оркестр. Опять ему снилось черт знает что, но вспомнить, что именно он так и не мог: так, какие-то обрывки. Проснувшись, он минут десять смотрел в потолок, пытаясь совладать с пульсирующими приступами боли в висках и затылке. И какого черта я вчера так надрался, думал Борис. Пьянка без повода — это алкоголизм. Что это мне вчера померещилось: вурдалаки, лыцарь в доспехах с копьем наперевес — средневековые консервы на улицах родного города — белая горячка в стиле фэнтэзи. Пей, пей — увидишь чертей. Борис поплелся к холодильнику. Открыв его, он посмотрел на упаковку с баночным пивом. “С высоких Бодунских гор к вам прибыл князь Опохмелидзе”. Вообще, в простонародных представлениях, сказаниях и былинах матерый журналист должен быть слегка небритым и немного подшофе. А уж военный журналист тем более: с него и взятки гладки. Отогнав провокационные мысли, Борис усилием воли закрыл холодильник и стоически поплелся в ванную. Стакан с растворимым «Алка-Зельцером» и контрастный душ сделал свое дело: после третей чашки кофе Борис чувствовал себя почти человеком. Когда он обсасывал мысль о том, что родные пенаты действуют на него уж очень разлагающе и не пора ли бы отсюда убраться, в дверь позвонили.

За дверью стоял странный тип. Одет он был дорого и добротно, Борис подумал, что, судя по его внешнему виду, он явно насмотрелся гангстерских фильмов: Великая Депрессия, сухой закон, бутлегеры и прочая дребедень. На его немой вопрос он улыбнулся, обнаружив ослепительно белые и безупречно ровные зубы.

— Не узнаешь?

Борис покачал головой.