Сесиль. Амори. Фернанда

Волосы г-на де Монжиру поседели, но у него был парикмахер, искусно подкрашивавший их. Госпожа де Бартель располнела, но у нее была портниха, чудесно одевавшая ее. Короче, каждый год безусловно добавлял еще двенадцать месяцев, но, если двое любовников постарели для других, друг для друга они не старели, и это было главным.

А вскоре эти узы сердца скрепились еще и семейными узами. Морису исполнилось двадцать четыре года, а Клотильде — семнадцать. Молодые люди, выросшие вместе, испытывали, казалось, огромную привязанность друг к другу, так что план брачного союза между ними задуман был давным-давно. Когда их посвятили в этот план, они не воспротивились. Всех это устраивало, соединялись таким образом два состояния. И вот общие друзья получили в одно прекрасное утро уведомление о предстоящей свадьбе г-на Шарля Мориса де Бартеля и мадемуазель Клотильды де Монжиру.

Молодые люди уехали в Италию, где они посетили все важнейшие города; затем, после возвращения, было решено, что зиму они проведут в особняке на улице Варенн, полученном Морисом от г-на де Бартеля, а лето — в замке Фонтене-о-Роз, который Клотильда унаследовала от своего отца, виконта де Монжиру, младшего брата графа де Монжиру.

II

Клотильда выросла в замке Фонтене-о-Роз; но тот, кто увидел бы это изысканное имение в 1835 году и сравнил бы его с тем, каким оно было за три года до этого, несомненно не узнал бы его, и, если бы виконт де Монжиру ожил, ему с огромным трудом удалось бы отыскать в современной вилле хоть какой-то след своего былого жилища. Вместо симметрично разделанного цветника, окруженного небольшими аллейками карликового букса, появилась просторная лужайка, в конце которой скользили по чистейшей воде два великолепных серебристых лебедя. Высокая ограда, шпалеры ее деревьев, поставлявших прежде в кладовую восхитительные плоды, не загораживала более вид на зеленые просторы и не держала обитателей замка в заточении: на ее месте появились рвы и живые изгороди, охранявшие очаровательный сад, где, впрочем, воришкам нечем было поживиться, кроме цветов. Безусловно, здесь нельзя было чувствовать себя как дома (так говаривали еще иногда, наведываясь в гости к молодоженам, завзятые любители старинных оград и французских жилищ во вкусе восемнадцатого века), но зато появлялась возможность заглянуть и к другим, так как взгляд, не встречая больше препятствия, устремлялся из сада на луга, а с лугов — на поля. Зеленые массивы, украшавшие открытое пространство, цветочные клумбы, оживлявшие пустынные места, при этом никаких искусственных сводов, а напротив, превосходно устроенные перспективы, безупречная гармония ландшафта, задуманная и воплощенная планировщиком парка, — вот что современное искусство садоводства наперекор сторонникам Ленотра создало под руководством Мориса де Бартеля, который безжалостно пожертвовал абрикосом, персиком и брюньоном ради вида на башню Монлери, выделявшуюся в этот час на голубом фоне равнины, и белые домики, разбросанные в зеленой долине.

Сам дом тоже претерпел не меньшие перемены: он уже не выглядел, как говорили когда-то, родовым замком, а приобрел вид восхитительной виллы с крыльцом, на которое приходилось подниматься между двумя рядами всегда свежих, постоянно менявшихся цветов в вазах из японского фарфора. Крыльцо это вело в прихожую в стиле ренессанс, с витражами, украшенными гербами, со стенами, обитыми темной сафьяновой кожей с золотыми арабесками; по вечерам ее освещала старинная лампа прелестной формы, подвешенная посредине потолка на трех золоченых цепях, причем по обе стороны лампы свисали два одинаковых сосуда, предназначенные для цветов. Три двери прихожей вели во внутренние покои: первая — в столовую, откуда можно было пройти в гостиную, а затем в кабинет; вторая — в бильярдный зал, сообщавшийся с оранжереей; третья — в коридор, тянущийся во всю длину дома, — архитектор предусмотрел его достаточно широким, чтобы превратить в своего рода галерею, где висели фамильные портреты. Из этой галереи двери вели во все комнаты первого этажа.

В столовой, отделанной дубом и затянутой зеленым дамастом, позаботились прежде всего о комфорте; там было приятно сидеть за широким и длинным столом, поставцы простой формы были наполнены столовым серебром и китайским фарфором. Искусство полностью уступило место удобству. Лишь пространство над дверями украшали четыре охотничьи картины Годфруа Жадена.

Гостиная была меблирована в английском духе — диванами, большими вольтеровскими креслами и козетками. Она была затянута фиолетовым дамастом с голубыми цветами, а в центре потолка висела огромная люстра, исполненная Жиру по эскизу Фёшера; обивка мебели и занавеси были такими же, как драпировка гостиной.

Бильярдный зал имел форму старинного шатра, а стены его были обвешаны оружейными трофеями четырех столетий. Лишь элегантные портьеры отделяли все четыре комнаты одну от другой.