— Итак, стало быть, Морис приказал впустить их; я взглянула на доктора, он одобрительно кивнул, затем, когда я повторила приказание Мориса, наклонился и прошептал мне на ухо: "Прекрасно, это добрый знак, оставим его наедине с друзьями; они больше знают о жизни вашего сына, чем вы, и, возможно, им известен тот секрет, что он от нас скрывает. Когда они выйдут, мы спросим их". Я взяла Клотильду за руку, и мы вышли в расположенный рядом маленький кабинет; доктор последовал за нами и закрыл дверь. В ту же минуту к больному пустили этих господ. "А теперь, дорогой господин Гастон, — сказала я
доктору, — не сочтете ли вы, что для большей верности нам не мешало бы послушать их беседу?" — "Ввиду серьезности положения, — ответил доктор, — я полагаю, мы можем позволить себе такую нескромность". Вы согласны с доктором, дорогой граф?— Безусловно, ибо заранее могу сказать, что секрет Мориса — это наверняка не государственная тайна.
— Итак, мы вышли через кабинет, а потом вернулись, чтобы спрятаться за маленькой дверью алькова, так как она ближе к кровати и там лучше слышно.
— И моя племянница была вместе с вами? — спросил граф.
— Да. Я хотела отослать ее, но она сжала мне руку: "Это не только ваш сын, но и мой муж, позвольте мне остаться вместе с вами, и будьте уверены, каков бы ни был секрет, у меня достанет сил выслушать его". Тут она взяла меня за руку, и мы стали слушать.
— Продолжайте, баронесса, продолжайте, — сказал граф, — ибо ваш рассказ настолько невероятен и в то же время так интересен, будто это самый настоящий роман.
— Ах, Боже мой! — воскликнула г-жа де Бартель, воспользовавшись случаем, чтобы, по своему обыкновению, отклониться в сторону. — Да разве все, что происходит сегодня, не кажется невероятным? А скажите, если бы двадцать лет назад нам рассказали о том, что мы видим теперь каждый день, с чем соприкасаемся поминутно, неужели вы с этим согласились бы и не стали бы кричать, что это невозможно?
— Да, но за эти двадцать лет я сильно переменился и сегодня рискую впасть в другую крайность: мое неверие может обернуться своей противоположностью. Продолжайте же, дорогой друг, ибо мне в самом деле не терпится узнать развязку этой сцены.
— Так вот, нам пришлось потерять какое-то время, пока мы огибали комнату и принимали меры предосторожности, чтобы нас не заметили, а когда мы подоспели, беседа уже началась и Леон де Во так колко высмеивал Мориса, что я чуть было не вышла из себя.
"Чего ты хочешь? — говорил Фабьен. — Он помешался".
"Вполне возможно, — согласился Морис, — но тут уж ничего не поделаешь. Думается, это единственная женщина, которую я любил по-настоящему, и, когда я порвал с ней, мне показалось, будто что-то во мне сломалось".
"Но, дорогой мой, — возразил Фабьен, — я тоже очень ее любил. Мы все ее любили, черт возьми! Но когда ты унаследовал после меня ее милости, я же не умер от этого. Напротив, я попросил ее оставить меня в числе своих друзей, и теперь я один из самых лучших".
— Представьте себе положение несчастной Клотильды, — продолжала баронесса. — Я почувствовала, как рука ее стала влажной, потом сжалась в моей. Я взглянула на нее, она была бледна как смерть. Я знаком предложила ей уйти, но она покачала головой, приложив палец к губам. И мы опять стали слушать.
"Если бы, мой дорогой, ты отнесся ко всему, как я, — говорил между тем Фабьен, — и как, надеюсь, отнесется к этому Леон, когда придет его черед, ты вроде меня остался бы другом дома".
"Это невозможно! — воскликнул Морис. — Невозможно! После того как я обладал этой женщиной, я не смог бы равнодушно видеть ее в объятиях другого. Этого другого, кто бы он ни был, я бы просто убил".
"Да уж, нечего сказать, дуэль из-за такого создания!" — опять возразил Фабьен.
— Но о какой все-таки женщине шла речь? — не выдержал г-н де Монжиру.
— Этого я не знаю, — ответила баронесса, — то ли случайно, то ли из предосторожности, но имя ее не произносилось ни разу.
— Другая женщина! Морис любит какую-то другую женщину, а не мою племянницу! — продолжал граф. — И Клотильда знает об этой любви! И вы, вы, баронесса, ничуть не возмущены!
— Ах, господин праведник, да разве сердцу прикажешь? Любовь — это болезнь, ведь она является неведомо как и уходит неизвестно почему.
— Да, но быть того не может, чтобы Морис заболел от любви.
— А между тем это так. Спросите-ка лучше доктора, вот он как раз идет.
— Неужели, доктор? — воскликнул г-н де Монжиру, увидев молодого врача, по просьбе Юнтильды направлявшегося к ним. — Неужели вы и в самом деле думаете, что причина болезни Мориса кроется в любовной интрижке?
— Нет, господин граф, — возразил доктор, — не в любовной интрижке, причиной тому — страсть.
— Но возможно ли испытывать истинную страсть к женщине, которая, судя потому, что рассказывает госпожа де Бартель, недостойна ее?
— Внешность, как известно, обманчива, — возразил доктор.
— Значит, на ваш взгляд, эта женщина вовсе не такая, как о ней говорят?