Сестра Харуна ар-Рашида

в которой восхвалялся эмир правоверных, порицались

визирь и аль-Аляви.

—      Сегодня это не годится! — прервал его грозный

окрик. — Абуль Атахия, читай ты! В твоих стихах боль¬

ше чувства.

—      Я? — переспросил поэт. — Но... но мои собратья по

перу сочиняют не хуже меня. О эмир правоверных, сти¬

хотворные строки — это не ядра катапульты, ими не за¬

бросаешь врага. Прав тот, кто сказал: стихи о любви —

.цветок распутства.

—      Истинная поэзия всегда расцветает на ниве раз¬

врата! — воскликнул Харун ар-Рашид, оживляясь. —

Читай, тебе говорят!

—      Ты приказываешь, я повинуюсь. Дай только вспо¬

мню... промямлил Абуль Атахия. Был тот редкий слу¬

чай, когда он опасался читать стихи.

На его счастье, дверь отворилась и в зал вошел Мас¬

рур. Внимание Харуна ар-Рашида немедленно обратилось

на палача.

—      Так это ты, дурной запах из подмышек! — проры¬

чал он. — Где Ибрагим аль-Мосули? Почему я его не

вижу? Не сносить тебе головы на плечах!

—      Певец возле твоих дверей, мой господин! — с гор¬

достью ответил Масрур. — Я привел его с того края света.

—      Ах, привел! — воскликнул халиф, чувствуя, как

гнев отступает от него. — Пусть теперь побудет на этом

краю. Певицам полезно его присутствие.

Он пригласил вошедшего Ибрагима аль-Мосули са¬

диться и проговорил, обращаясь к нему:

—      Мы рады видеть тебя, устаз! Извини, наши удо¬

вольствия ценятся выше твоего отдыха.

—      Мы все рабы эмира правоверных! — произнес пе¬

вец с поклоном. — Призывая нас к себе, он оказывает

нам милость и честь.

—      Послушай новую песню!

Повинуясь халифскому приказу, наставница певиц за¬

глянула за полог и, ласково назвав Карнафлэ золотой

птичкой, попросила спеть песню. Предупредительность ее

не была излишней: не ровен час, сладкоголосая рабыня

станет фавориткой!

—      Ах, там Карнафлэ! — удовлетворенно протянул Иб¬

рагим аль-Мосули. — Я счастлив послушать ее в замке

Вечности! Редчайший голос. Такого нет ни у одной белой

женщины. Я сам его ставил. Слушать Карнафлэ — истин¬

ное удовольствие!

—      Да, голос хорош! — согласился халиф. — А лица мы

еще не видели.

—      О, лицо столь же прекрасно!

—      Вот тебе раз! Ему все известно! — проверещал из-

за полога шут Хусейн.—Мой повелитель надеется, устаз—

рыбий глаз научил рабыню только пению и ничему друго¬

му. Красота ее, ее прелесть—это, как моя рубаха, милостью

аллаха!

Харун ар-Рашид, повеселев, подал знак эмиру виночер¬

пиев и, когда евнухи поднесли кубки, предложил:

—      Выпей, певец! Не обращай внимания на Хусейна,

он проказник, у него острый язык.

—      Острый язык? — донеслось из-за полога. — Так уж

привык! Вот тебе справедливость эмира, властителя мира:

мне подбросил красную фразу, а чашу доброго винца —

устазу! И все же он прав: у кого язык острый, тому не

нужно вина ни наперстка. Для чего пьют людишки? Что¬

бы расшевелить умишко, когда умишка дано не слишком.

—      Ах ты, пьяная отрыжка! Негодная подставка для

ночного горшка! — пробормотал халиф. — Одурел ты,

кажется? Что за глупый вопрос: для чего пьют людишки?

Чтобы расшевелить умишко, когда... не слишком... Уж не

намекаешь ли ты?

—      Никак нет, мой повелитель! — отозвался Хусейн, об¬

ладавший редкостным слухом. — Я и сам пьян, хоть пуст

мой стакан. Пьян всегда и повсюду и таким всю жизнь

буду! Болтаю, что заблагорассудится, и каждое слово сбу¬

дется. Прости за резкую фразу, она относилась к устазу.

—      О эмир правоверных, он прав! — поддержал шута

Ибрагим-аль-Мосули.

Глава XLV

ЧЕМ КОНЧИЛСЯ МЕДЖЛИС ВЕСЕЛЬЯ

—      Мы готовы тебя слушать, Карнафлэ, — благосклон¬

но произнес халиф.

Рабыня провела рукою по струнам и запела. Мелодия

лилась свободно и широко. В это время из-за полога

донеслось шушуканье. Видимо, наложницы обсуждали

успех новой певицы. Харун ар-Рашид недовольно повел

бровью, и эмир меджлиса веселья бросился наводить по¬

рядок.

Когда песня кончилась, к тахте, на которой восседал

халиф, подошла наставница певиц и склонилась в низком

поклоне.

—      Говори!

—      Не позволит ли эмир правоверных, да будет мило¬

стив к нему аллах, чтобы Карнафлэ полностью раскрыла

свое дарование? — спросила она подобострастно. — Не по¬

желает ли мой повелитель услышать, как певица положит

на музыку и споет незнакомые ей стихи? Меджлис ве¬

селья украшен присутствием поэтов. Не предложат ли они

Карнафлэ новую касыду?

Эта затея пришлась халифу по душе.

—      И то верно, женщина! Нам приятно, что ты забо¬

тишься о наших удовольствиях,— похвалил он наставницу

певиц. — Нас ведь собирался порадовать стихами Абуль

Атахия. Вот и чудесно! Ты готов, поэт? Читай касыду!

Карнафлэ положит ее на музыку.

—      Слушаю и повинуюсь, о эмир правоверных! — ото¬

звался стихотворец.— У меня к тебе просьба.

—      Говори!

—      Обещай, мой повелитель, что не прикажешь отру¬

бить мне голову!

Зал затих.

Насупленным, из-под бровей взглядом обводя меджлис

веселья, Харун аль-Рашид подумал: «Ну и стишки, видно,

сочинил рифмоплет! Что в них — сплетня, насмешка или

просто глупый намек? От него можно ожидать чего угод¬

но... Мои придворные, кажется, недоумевают. Ишь, как