Сети желаний

Я пока не знал, как нам при побеге обойти стражников, надеялся лишь на свою удачу. Ведь не мог же я, преодолевший в жизни столько смертельных опасностей, погибнуть здесь от дубинок сектантов-фанатиков! Бежать днем было безумием — я все время был на виду, получал задания на выполнение хозяйственных работ, но не попал в бригаду собирателей грибов и ягод, единственных счастливчиков, которым удавалось покидать остров на непродолжительное время.

Похоже, удача от меня отвернулась: под вечер пришел Евлампий, поинтересовался здоровьем сестры Авреи-Ревекки и сообщил, что «Христос» Федор зовет меня, удостаивает чести принять участие в радении, на которое допускаются лишь избранные. Сердце сжалось в плохом предчувствии: к чему бы вдруг подобная «честь»? Мне припомнился страшный взгляд Федора, который, казалось, пронизывал насквозь и выворачивал наизнанку. Неужели он способен читать мысли? Нет, этого не может быть — скорее всего, это лишь совпадение. Но бегство пришлось перенести на следующую ночь.

Я попросил Ревекку, напуганную моим неожиданным уходом, сохранять спокойствие, набраться мужества и дождаться следующей ночи, когда мы сможем совершить побег. Я рассказал ей о прошлом радении лишь в общих чертах — мне было ужасно стыдно.

— Помнишь, ты мне говорила, что в вашей вере есть понятие долга спасения жизни, когда человеку угрожает опасность? — спросил я Ревекку, не торопясь уходить. Плохое предчувствие меня не покидало, но я старался не подавать вида.

— Да, пиккуах нефеш, — сказала Ревекка.

— Так вот, многое я там делал лишь для того, чтобы исполнить этот долг — спасти свою жизнь.

— Но есть случаи… — заколебалась Ревекка.

— Их нет, — твердо заявил я и добавил: — Не будем спорить, не важно, есть они или их нет. Кажется, кто-то из полководцев сказал: «Проиграть битву еще не значит проиграть войну». Это была проигранная мною битва, а когда мы сбежим отсюда — будет наша победа над этими фанатиками. Помни: смерть — это всегда поражение, а жизнь — это шанс на победу.

Направляясь к дому Федора, я отнюдь не чувствовал себя героем. Мне вспомнилось, как, подпав под царящий на радении настрой, я уже не соображал, что делаю, полностью подчинившись чужой воле, вертевшей этими людьми и мною, как марионетками.

«Надо выдержать! — настраивал я себя. — Еще только раз — и все! Завтра мы сбежим». Но было у меня чувство, что я здесь надолго, если не навсегда. Ведь разве мы с Ревеккой сможем ускользнуть от охраны?

В доме Федора собралось чуть более десяти человек, в однообразных белых балахонах казавшихся бесполыми. Как и в прошлый раз, стоящий рядом со мной Евлампий подсказывал, что надо делать. Несмотря на внутреннее сопротивление, от всех этих плясок и возгласов, бессмысленных кружений на месте мое сознание вскоре помутилось. Я уже практически не соображал, что делаю. Участники этого «корабельного радения» почему-то бегали друг за другом вокруг Федора, громко читавшего что-то вроде молитвы, и то и дело кричали: «Ой Дух, ой Бог!», и я кричал вместе со всеми. Все это вызвало у меня ощущение опьянения, но не легкого, дарящего радость, а тяжелого, изгоняющего мысли из головы, опускающего на сознание туман и в конце концов лишающего разума.

Все дальнейшее напоминало синематограф: мечущиеся по стенам тени, громадные по сравнению с самими человеческими фигурами, тяжелый, спертый воздух от испарений разгоряченных, потных тел, и уже ничего не существовало статического, все находилось в движении, кружении — стены, пол, потолок, а горящие свечи образовывали сверкающую, огненную змею. В центре круга «Христос» Федор был уже не один, перед ним на коленях стояла хрупкая фигурка с длинными распущенными волосами, она испуганно смотрела на него, а мне казалось, что ее взгляд обращен на меня. Красные, желтые шары, словно пиротехнические шутихи вспыхивали передо мной, и, выкрикивая непонятно что, я повалился на пол, не чувствуя его жесткости. Эйфория овладела мною, полностью вытеснив сознание.

Мое утреннее похмелье было ужасным. Как и в прошлый раз, я обнаружил рядом с собой обнаженную женщину средних лет, я знал ее в лицо — видел несколько раз в поселении. Обвисшие груди, дряблая, нездоровая кожа — неужели у меня с ней что-то было? Но не это ужаснуло меня. В нескольких шагах от себя я увидел бледное лицо Ревекки. Ее обнаженное тело обхватили волосатые руки Федора. Сознание вновь покинуло меня, я не помнил, что делал, лишь ощущал удары сердца, и огненные спицы раз за разом пронзали его.

Придя в себя, я увидел, как мне что-то протягивает женщина, открывая рот, словно жаба на болоте, исторгая бессмысленные звуки. Неожиданно окружающий мир вернул себе прежний облик, и я понял, что это Дарина протягивает мне кружку с клюквенным морсом, говоря при этом:

— На тебе лица нет, ты часом не захворал, брат?

Я выбил кружку из ее руки — красный напиток обильно смочил ее белую косынку и блузу, яркий, словно кровь. Я схватил ее за горло, прижал к стенке.

— Ты… Ты… — Во мне клокотала ярость, я горел желанием выплеснуть накопившуюся энергию. — Зачем ты ее?..