Северный лес

И все же его истинная страсть – это сад. К этому он и ведет, ради этого и затеял рассказ. У него еще остались друзья в здешних краях, старая гвардия вроде него, но у них свои увлечения – живопись, пешие прогулки, археология, баллады, покаяние и так далее. А его дочери… что ж, у одной из них с яблоками связано то, что можно назвать “комплексом”, это слово он вычитал в книжке, которую нашел как-то в доме, и лучше этот комплекс “не пробуждать”. Пускай себе передвигает камни. А другая дочка… та влюбилась в одного еврейского юношу, и вот уже пятнадцать лет от нее не добьешься никакой помощи.

Нора, вероятно, уже догадалась, к чему он клонит. Скоро наступит лето и деревья начнут давать плоды, так что надо чинить забор, не то придут олени и все погубят. Она хоть представляет, сколько оленей сейчас развелось? А раньше люди жаловались на пантер! Нора пусть остается сколько захочет, они могли бы вместе ухаживать за садом. И конечно, в его лесу много чудесных – как она их назвала? – весенних эфемеров.

Они ехали уже довольно долго: сначала вниз по склону, затем через город, затем снова вверх – извилистой дорогой между современными домами с большими лужайками. Нора слушала молча.

– А вдруг дом понадобится ему? – От благоговения она не осмелилась назвать актера по имени.

– Да он там целую вечность не появлялся, – ответил Осгуд. – Он купил дом, когда участвовал в летнем театральном фестивале в Корбери, а теперь приезжает лишь раз в год и всегда сначала звонит, чтобы я успел все подготовить. И к тому же… как бы это сказать? Ему необязательно знать о вашем присутствии, если только вы сами не захотите с ним встретиться.

Нора озадаченно посмотрела на старика, но впервые за всю поездку он не отрывал глаз от дороги, будто не хотел встречаться с ней взглядом. И тут ей стало страшно – не из-за Осгуда, в котором, как ей вдруг стало ясно, она нуждалась, но из-за чего-то туманного и неопределенного, словно на кону стояло не просто предложение у кого-то погостить. Нора тихо поблагодарила его. Да. Да, она хотела бы пожить там, пока не встанет на ноги. Нужно только раздобыть новую помпу, запас инсулина.

Старик ничего не ответил.

– Тут есть аптека? – спросила она.

Чарльз Осгуд молчал. Пока они ехали в гору, весна за окном словно бы возвращалась в более раннюю пору. Вот по краям дороги покачиваются буки с ярко-зеленой листвой. Вот клены в цвету. Наконец старик повернулся к Норе:

– Вы в машину к себе не заглядывали?

– Дело не в этом, – сказала она, – у меня все с собой. Но в помпу, видимо, затекла вода, и мне нужна новая. А может, достаточно батарейки сменить.

Он покачал головой:

– Я имел в виду сегодня утром.

Его лицо было бесконечно добрым.

– Ну… нет. А что? – Она помедлила. Ее обдало холодом, опять стало подташнивать. – Зачем мне туда заглядывать?

Осгуд снова обратил к ней взгляд. Она вдруг заметила, что громыхание стихло и машина несется так быстро, словно летит по воздуху. Деревья расступались перед ними, как открывающийся зеленый занавес. Старик прочел осознание в ее лице.

Ей хотелось спросить, как все устроено и каковы правила. Что она взяла с собой, что оставила позади. Как пересекать границы, кого она встретит, и будет ли еще один конец. Но времени достаточно, Нора это знала, – она еще успеет изучить и познать этот новый мир. Пока машина катила вверх по склону, кругом творились чудеса. За окном показались буки, не покрытые язвами, вязы, раскинувшие ветви над березами и орешником, ясени с нетронутыми стволами и даже…

– Господи… Это же каштаны!

В конце дороги она увидела желтый дом. Машина остановилась, они вышли и начали взбираться на холм. До самого леса тянулись ряды цветущих яблонь. С их ветвей вспорхнули свиристели. По стволу забарабанил дятел, и Осгуд поприветствовал его, не сбавляя шаг. Поднялся ветер, в воздухе закружились лепестки, и вслед за Осгудом она вышла на опушку леса. Меж стволами, камнями и поваленными деревьями с веерами корней пролегала тропа, а вокруг вились десятки тропинок помельче. Осгуд не останавливался, и вот их взгляду открылась поляна с ковром из папоротников и мхов, где за этюдником сидел художник, а за спиной у него висели на ветке шляпа и пиджак.

Орхидеи, и лилии, и триллиум на холсте. Сзади, спереди – стены птичьих голосов. Художник обернулся и, не говоря ни слова, поднялся и пошел ей навстречу, и они стояли вместе, глядя в небо, пока лесной полог не сомкнулся у них над головой.

Сукцессия

Она остается. Кроны деревьев становятся гуще. Весенние эфемеры отцветают в тени многорядника и страусника. С юга прилетают рубиновогорлые колибри; парусники и бархатницы порхают в ветвях кизила; певчие птицы ищут себе пару и вьют гнезда. В лесу по утрам слышно, как жуют гусеницы. В саду у подножия яблонь цветет дикая морковь, на яблоки глядят из-за ограды голодные оленьи глаза.