Она будто влюбилась, а потом узнала, что возлюбленный при смерти. Ей вспомнилось то зимнее утро в Амхерсте, когда она впервые испытала на себе чары леса. И вот прошло десять лет, и с каждым днем она влюблялась все сильнее, и с каждым днем, читая научные журналы, посещая конференции, все больше убеждалась, что теряет то самое, благодаря чему спаслась. Стоя в музее и глядя наверх, она вдруг осознала, что даже ей никогда не удавалось до конца постичь, насколько удивительны эти леса. Она подумала о работе, которую недавно представила на соискание гранта, – сухом и осторожном исследовании, где показывалось, как уменьшилось видовое разнообразие на трех участках в Западном Массачусетсе, – об аккуратных диаграммах, над которыми так трудилась, о неторопливой, приятельской переписке с рецензентами. Ей захотелось кричать.
Выставка открылась в конце апреля, и на то, чтобы собраться в поход, у нее оставалось всего несколько дней. Новостей о гранте не было, но весенние эфемеры не ждут. Она начала с пограничной территории между Западным Массачусетсом и Южным Вермонтом. Места Тила – так она их про себя называла.
Дни были теплые и чудесные: весна пришла рано. Весна теперь часто приходила рано. Скоро майник станет распускаться в апреле. Времени у нее было в обрез. Вот почему тем вечером она так быстро ехала под дождем.
От места аварии дорога плавно сбегала в долину, и спустя милю по обеим сторонам раскинулись лоскутные одеяла пастбищ и живых изгородей. Весна растекалась по горам вдалеке. На обочине среди одуванчиков цвел чесночник, рядом зеленел воробьиный щавель, в полях виднелись россыпи сердечника лугового. Всё выходцы из Европы, попавшие в Америку благодаря вкусу или красоте. По валкам скошенной травы прыгали сиалии; когда на голую ветку робинии сел ястреб, защебетали воробьи. К полудню у нее закончилась вода, и она уже прикидывала, не дойти ли проселком до одной из ферм, видневшихся вдали, как вдруг впереди тихо зарокотал мотор автомобиля. Она замахала руками.
По дороге ехал видавший виды пикап с логотипом компании, занимающейся удалением деревьев. За рулем сидел дряхлый старик в джинсовом комбинезоне и грязной рубашке. У него были ясные серые глаза, розовое, в пятнах от солнца лицо и спутанная седая грива, в руке он держал банку газировки.
Сперва Нора не решалась подойти поближе, чувствуя, как она беззащитна, как опасно просить помощи у незнакомца на пустой дороге.
Но он ждал, а у нее кончились припасы, и, по правде говоря, он был так стар, что не представлял угрозы.
Она рассказала, что произошло: дождь, медведь, долгое падение.
– А, так это вы! – ответил старик. Он уже ездил туда, видел последствия аварии, спускался к ручью посмотреть, нет ли пострадавших.
У него был легкий акцент, но она никак не могла понять какой. В салоне валялись ржавые фермерские инструменты: лопата, коса, вилы, уложенный кольцами гофрированный шланг. На переднем сиденье, как пассажир, пристроилась наполовину разобранная газонокосилка с оторванной ручкой.
– Вы меня не подбросите? – спросила она, с сомнением разглядывая весь этот хлам.
Старик не стал спрашивать, куда она направляется, – и хорошо, потому что ответа у нее не было. Он просто смахнул газонокосилку на пол, а инструменты сложил на среднее сиденье.
В машине пахло свежескошенной травой и моторным маслом, а еще чем-то старым и затхлым, точно плесень под ковром из осенних листьев или страницы давно забытой книги.
– “Мистера Пибба” не желаете? – предложил он, протягивая ей баночку поверх баррикады из инструментов. – Запасся, когда они стали выпускать вместо него “Пибб экстра”.
Врач давно запретил ей газировку. Но ее мучила жажда, да и отказываться было невежливо. Она сказала “спасибо” и сделала глоток.