Северный лес

Когда она проснулась, дождь почти прекратился. Закусочная по-прежнему была закрыта, как и сырная лавка по соседству, но в ближайшем городке на заправке продавали свежесваренный кофе и выпечку в целлофане. На стоянке виднелась памятная табличка, установленная “с благодарностью” на месте старого английского форта, который “был заброшен после индейской резни”. Каменная кладка в сорняках. Янтарные завитки бутылочного стекла. Цитата из Исаии:

Ибо чертоги будут оставлены;

шумный город будет покинут;

Офел и башня навсегда будут служить, вместо пещер,

убежищем диких ослов и пасущихся стад…

Хелен ела за рулем, открытый атлас от “Рэнд Макнелли” лежал на соседнем сиденье. Она вспомнила, как приезжала сюда в последний раз, с Солом и Майклом. Ноябрь, лес голый и темный. У мамы, в шестьдесят девять, первые признаки деменции, которая скоро проявится в полную силу. Дитя Великой депрессии, она все еще топила дом дровами. Роберту было нехорошо, почти весь день он провел за Штопкой, а когда Хелен попыталась к нему присоединиться, быстро стало понятно, что он пропадает где-то в своем мире. Тринадцатилетнего Майкла пугали дядины долгие взгляды, и все трое были в ужасе от грязи и холода и уехали на два дня раньше, чем планировали.

Словно в качестве покаяния, Хелен оплатила установку современного бойлера, но Роберт отказался пускать мастера в дом. По телефону он объяснил ей, что Мародеры будут использовать бойлер для пыток, что он уже лежал в больницах с бойлерами и не позволит поставить такой агрегат у себя в доме.

Вовсе не безумие подозревать бойлер в заговоре, сказал Сол, пока Хелен с досадой вертела трубку в руках. Спорить с братом она не стала. Зима миновала, и никто не умер от холода. Наступило лето, и от Роберта пришло письмо. Хелен была в недоумении: раньше он никогда не писал. Шесть страниц, слова толпятся на бумаге, будто в манифесте киношного сумасшедшего. Ее первой мыслью было, что у них умерла мать.

Но с матерью все было в порядке. Позже она узнала, что умерла Аннели, но не из письма Роберта. В своем письме он сообщал, что завершил книгу, объяснение всего, что произошло. Он понимает, что раскрывать эту информацию опасно, однако он уже немолод. У него болят колени, и с грудью что-то не так, и одышка, и он не сможет Штопать вечно. Нужно, чтобы другие тоже знали, чтобы они продолжили его дело, когда он будет не в состоянии ходить.

Он хотел бы, писал он, чтобы Хелен помогла ему издать эту книгу – в твердой обложке или частями в каком-нибудь журнале.

В следующих двух письмах, быстро последовавших за первым, говорилось то же самое – с возрастающей настойчивостью.

Она позвонила. Линия не работала – вспышки недоверия к современным технологиям распространялись у Роберта и на телефоны. Тогда она отправила ему короткое письмо, пообещав прочитать все, что он пришлет. Она не стала говорить, каковы шансы, что преподаватель с двумя научными публикациями, проданными в количестве трехсот восьмидесяти четырех экземпляров, поможет ему найти издателя. Пока что она просто ухватилась за возможность вернуть то, что считала безвозвратно утраченным.

Посылка пришла через две недели, завернутая в три коричневых бумажных пакета и залепленная клейкой лентой. Восемьсот страниц, доверенных почтовой службе человеком, который не доверяет бойлеру. Было видно, что Роберт изо всех сил старался упорядочить повествование. В книге имелось оглавление, запутанный указатель. В первых двух главах сбивчиво рассказывалось о добрых Духах-Наследниках, о преследовании Мародеров, о неизбывности звуков. Но дальше он в основном писал о Штопках, в мельчайших подробностях излагая свои маршруты.

После пятого клена вы увидите белый камень с пучками гриммии…

Место, где ручей поворачивает к дубу и оврагу в форме вытянутого сердца…

Встаньте так, чтобы бук с вырезанными на стволе именами и сосна с выгнутой, как серп, веткой выстроились в одну линию…

У желтой березы с высокими, извилистыми корнями…

Духи-Наследники, Мародеры, Штопка – откуда все это взялось? Книга была огромной, и страшной, и неприглаженной, и Хелен, гордившаяся тем, что не пасует перед сложными текстами, с трепетом ощутила всю ее непостижимость. Орудия дьявола, разорванная земля, замерзающие зимой слова – будь это поэма, а не болезнь, она бы, наверное, восхитилась. Но она видела страдания Роберта своими глазами.