Северный пес

— Завтра мы будем в Танеле, — шепнула Марьяна. — И через несколько дней ты должен будешь умереть.

Спасибо за приятную весть, подумал Грэм, а вслух сказал:

— Ну наконец-то. Я уже устал ждать.

— Не говори так! Я знаю, как тебе избежать смерти.

— Ты хочешь устроить свой суд и изменить приговор? — с сомнением спросил Грэм. — Думаю, братья не одобрят твоего решения. Как бы тебе самой не попасть под горячую руку.

— Нет, нет! Казнь состоится. Но она будет… ненастоящей. А тебе я помогу скрыться, ускользнуть из Танела и из Медеи… боюсь, правда, тебе придется бежать с материка…

— Подожди, — Грэм, нахмурившись, прервал словесный поток, льющийся из Марьяны. — Как это — ненастоящая казнь? Может быть, в твоем распоряжении есть магик, владеющий иллюзорной магией? Или ты собираешься заменить меня куклой? Или… — он запнулся, осененный догадкой, — ты хочешь казнить вместо меня кого-то другого?

Мягкая рука легла ему на лоб, огладила запавшие, заросшие белой щетиной щеки. Жаркие губы приблизились так, что он почувствовал горячее дыхание кожей; пряди волос защекотали шею.

— Подвалы дома Фекса хранят много тайн, — жаркий шепот, кажется, рождался прямо в ухе. — И множество узников заключено там…

Он рванулся так, что натянулись и болезненно врезались в запястья веревки, удерживающие его в лежачем положении.

— Иди ты к Борону, Марьяна! — зарычал он, мало заботясь о том, что его могут услышать сумеречные братья. — Я, конечно, вовсе не святой, но чтобы другие принимали смерть за меня… это, знаешь, уже слишком!

— Тише! — умоляюще зашептала Марьяна, прильнув к нему. — Прошу тебя — тише! О боги, не нужно было говорить тебе…

— Даже не смей сделать, что задумала! — Грэм и не подумал сбавлять тон. — Слышишь?! Не смей!

— Но я же не могу позволить тебе умереть, — печально сказала Марьяна, отстраняясь. — И для меня цена твоей жизни не имеет значения…

— А для меня имеет! Ты что же, думаешь, после такого я смогу жить?!

— Ты будешь жить. У тебя ведь — сын…

Грэм поперхнулся заготовленными ругательными словами. Вот ведь… все предусмотрела.

— Прощай, Грэм, — Марьяна подхватила с земли фонарь, плавно поднялась на ноги. — Я больше не смогу поговорить с тобой, но ты знай, что я люблю тебя, и это — до смерти. И помни — тебе нельзя будет оставаться на материке. Поэтому прошу тебя, как можно скорее найди место, где ты сможешь укрыться от сумеречных братьев.

В объятиях Борона — самое верное место, подумал Грэм, но смолчал. В душе у него будто все перевернулось от задумки Марьяны; и слова не лезли из глотки. Хуже такой вот сделки с Бороном она не могла придумать для него ничего. Но она этого не понимала, и он не мог объяснить.

— Прощай, — донесся до него шепот, похожий на шелестение ветра, и через миг на месте Марьяны уже темнела коренастая фигура Тило.

— Да будьте вы все прокляты с вашим Фексом, — прошипел сквозь зубы Грэм, в бессильной ярости сжимая кулаки.

— Я бы на твоем месте постарался быть почтительнее, отступник, — посоветовал из темноты хрипловатый голос Тило.

— Ты под ним ходишь, ты и проявляй почтение, — огрызнулся Грэм. — Мне-то что?

— Если Фекс и не разгневается, то госпожа гильдмастер может услышать. А уж в ее власти изменить приговор и выбрать тебе смерть не столь легкую.

— Да пусть меняет…

— Смелости тебе не занимать, но все же попридержал бы ты язык.

— А на кой мне язык, если все равно головы не сносить?

— И то верно, — с некоторым сомнением согласился Тило. — Но ты все-таки помалкивай…

Трудно помалкивать, когда проклятия прямо распирают тебя изнутри, но что ругаться, если все равно толку никакого? Тщетность ругани и проклятий Грэм познал еще в Северной, после того, как окончательно сорвал голос. И теперь он только сжимал зубы так, что они лишь чудом не крошились.

Глава 3

Перед въездом в Танел, чтобы не привлекать внимания, на него снова накинули плащ, скрывающий путы на руках и веревку, обвитую вокруг его талии. И на том спасибо, подумал Грэм хмуро, хоть весь город не будет на него пялиться, тыкая пальцами и рассуждая, что наверняка очередного душегубца поймали и теперь на казнь тащат — туда ему и дорога. Но, по правде сказать, утешала такая заботливость слабо; спокойствия и смирения, что испытывал Грэм неделю назад, и в помине не оставалось. А виной тому был ночной разговор с Марьяной, наполнивший его душу тоской, смятением и бессильной яростью, хотя, по идее, должен был заставить его воспрянуть духом.

Плащ защищал от любопытных взглядов горожан, но не мог ничего скрыть от многочисленной сумеречной братии, во множестве кишащей на улицах Танела. Хотя никто и не приближался к процессии, Грэм чувствовал на себе десятки пристальных взглядов. Возможно, его даже узнавали. Когда-то он бывал в Танеле часто и успел оставить о себе память. Хорошую или плохую, это другой вопрос, но, скорее, хорошую, потому что молодежь в те годы смотрела на него, как на бога или героя.