Шаги по стеклу

На мгновение Аджайи растерялась, потом поплотнее запахнула шкуры, хотя с началом снегопада погода сделалась не холоднее, а, наоборот, теплее. Она хмуро посмотрела на доску, а затем опять подняла взгляд на Квисса:

– Вернемся в игровой зал?

– Еще чего! – заголосила красная ворона. – Кончать пора! Ах ты, чтоб тебя разорвало! – Она вытащила из клюва сигару и злобно уставилась на замусоленный, потемневший окурок, а потом отбросила его щелчком черной когтистой лапки. – У вас, кретинов, даже огоньком не разживешься, – пробормотала она, яростно тряхнула головой, слегка расправила крылья и распустила хвост. У нее со спины слетели два маленьких красных перышка, которые упали на мягкий белый снег, как брызги крови.

Аджайи вернулась к созерцанию доски.

Квисс давно отказался от мысли устроить дворцовый переворот. Положение сенешаля оставалось незыблемым, потому что он стоял вне времени. Пятьсот дней назад несколько служек, которых склонил на свою сторону Квисс, работали на кухне; там рухнула временная печка, с нее свалился огромный котел с похлебкой – и прямо на сенешаля, случайно проходившего мимо. Кухонные служки – их было не меньше полудюжины – своими глазами видели, что произошло вслед за этим; вот только сенешаль был там, шел себе мимо – и вот его уже накрыл необъятных размеров металлический котел, который тут же треснул и раскололся, а кипящая похлебка растеклась по всей кухне. Двое очевидцев стояли буквально в нескольких метрах, они запрыгнули в мойку с грязной посудой, чтобы не обвариться, и тем самым спасли себе жизнь.

А буквально через мгновение сенешаль показался с другой стороны мойки и повелел ученику повара найти тех, кто устанавливал временную печку, заставить их соорудить новую, а потом в ней же сжечь их заживо. Отдав эти распоряжения, он как ни в чем не бывало удалился к себе в кабинет. Когда подняли обломки печки и разбитый котел, под ними никого не нашли. Одно кухонное существо, которое до сих пор не могло прийти в себя, утверждало, будто сенешаль просто материализовался прямо у него на глазах.

Квисс еще не выжил из ума. Он понял, что с такой силой сражаться бесполезно.

Отказался он и от другой затеи – попытаться как-нибудь действовать в обход процесса, имевшего место всякий раз, когда они заканчивали игру и давали ответ на загадку. Красная ворона все ему объяснила; от нее Квисс меньше всего ожидал такого участия, но она, очевидно, решила, что этим способом отобьет у него охоту бороться и подтолкнет на шаг ближе к самоубийству.

Квисс сейчас не мог вспомнить все подробности, это была длинная история, там говорилось, что официант отправляется в закуток, где полно пчел, и шепчет им ответ, потом пчелы строят некое подобие гнезда, которое затем съедает почтовая ворона, после чего она куда-то летит.

В этой цепочке также участвовали какие-то нелепые звери, в конечном счете пожиравшие друг друга, потом действие переносилось в некую местность, где были тысячи маленьких озер, куда устремлялись тысячи животных, у них происходило спонтанное самовозгорание, и лед на озерах таял в определенной последовательности, которую распознавал своего рода органический спутник связи и отправлял лазерограмму… а дальше было еще запутаннее.

Иными словами, система была абсолютно надежной. Заменить собой или каким-либо образом склонить на свою сторону официанта, призванного прошептать ответ, не представлялось возможным; ведь те одушевленные или неодушевленные существа, которые явятся, чтобы забрать их из замка, для контроля расспросят грачей и ворон, дабы убедиться, что все без обмана.

Разумеется, на все это накладывалось искажение времени, вот почему и получалось, что при всей невообразимой сложности процесса окончательный вердикт всегда поступал в течение нескольких минут. Квисса это страшно угнетало.

Так или иначе, игра близилась к концу. Возможно, говорил он себе, на этот раз им повезет. У них, похоже, оставалась только одна разумная отгадка, что, с одной стороны, было тревожно, а с другой – радостно. Может, этот ответ будет правильным, может, они наконец-то скажут заветное слово и выберутся из замка.

Квисс решил подумать о том, о чем обычно старался не думать, о тех вещах, которых ему поначалу так не хватало, что даже мысли о них причиняли боль. Теперь о них думалось легко, безболезненно. Обо всем хорошем в жизни, о многочисленных радостях духа и плоти, о счастье битвы, о стратегических замыслах, о пирах триумфаторов.