Шаги во тьме

– Сходится! Все сходится, дорогой вы мой! Именно, что «А», именно! Итак, по порядку. Я здесь в Москве завел такой же обычай, что и вы практикуете у себя в столице, – веду личный прием посетителей. Спасибо вам за науку, не раз выручала. Так вот! Как только домохозяйка показала мне эту записку, у меня в голове вся мозаика сложилась: студент, щедрый работодатель, поездка в Киев и эта ваша мыльница с буквой «А» – где-то я уже это слышал. И вспомнил! Три недели назад работаю с бумагами. Стучат. Входит дежурный, докладывает: «Господин начальник, вас там какой-то студент сильно желает видеть. Только он выпимши». Выпимши не выпимши, а раз завел такой уклад, изволь соответствовать: принимай, выслушивай. Заходит субчик, действительно, в студенческом мундире, довольно поношенном, и в самом деле еле держится на ногах. «Садитесь, – говорю, – что вам, молодой человек, угодно?» И он начинает мне рассказывать. Зовут меня, говорит, Григорий Сергеевич Лебедев. Г. Лебедев! Как в записке! Студент, говорит, но, мол, сейчас нахожусь в отпуске, и вот какая со мной беда приключилась. Увидел в газете объявление, что некий инженер ищет себе секретаря-студента на два месяца и аж на 250 рублей! Явился по указанному адресу, познакомился с нанимателем и работу получил.

– Вот уж беда, – буркнул Кунцевич, – за два месяца мое полугодовое жалованье.

– Что? – пророкотал рожок. – На что жаловался?

– Ничего-ничего, Аркадий Францевич, это у нас тут господин ротмистр на свою жизнь жалуется. Продолжайте, голубчик, не отвлекайтесь. – И выразительно посмотрел на Кунцевича.

– Так вот! Наниматель вел себя очень странно: почти ничего не расспрашивал об умениях господина Лебедева, но очень внимательно осмотрел сам предмет найма. На другой день повел его в «Сандуны». Студент наш, по его признанию, даже забеспокоился, не из содомитов ли тот инженер. Но нет, никаких поползновений подобного характера не случилось, но рассматривал, говорит, нашего голого студента весьма пристально и даже вроде как отметил с положительной стороны, что тот лишен каких бы то ни было особых примет: ни шрамов, ни родимых пятен – и в целом тело имеет чистое. Спустя неделю поехали наши товарищи в Киев, сняли в «Бель-Вю» один номер на двоих и занялись делами: весь день шлялись по лавкам, но ничего не покупали, будто бы и цели таковой не имели, по ощущениям самого Лебедева, а под вечер засели в гостиничной ресторации, где инженер, по словам моего посетителя, очень активно угощал перцовкой своего секретаря. Так усердствовал в этом процессе, что наш Лебедев уморился чуть не до бессознательности и еле добрался до постели. Хотя, уверяю, тут наш студент и сам наверняка проявлял похвальную инициативу. Так вот, поднялись они к себе. И тут важный факт, прошу запомнить: в номере патрон вдруг неожиданно предложил Лебедеву примерить свой пиджак и, когда тот оказался студенту впору, просто презентовал ему свой предмет гардероба. Наш Григорий Сергеевич дар принял, повесил на стул и завалился спать. Сколько он проспал, спьяну не помнит, но говорит, что проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Открыл глаза – и правда, инженер сидит за столом и вглядывается в спящего. Студент глаза закрыл, но засыпать поостерегся, стал наблюдать через ресницы. И видит жуткую картину: наниматель его, удостоверившись, что секретарь снова уснул, поднялся, подошел к спящему, дыхание послушал, понаблюдал. А потом, представьте себе, подходит к столу, ставит на скатерть свой дорожный саквояж, раскрывает его и достает пару длинных ножей. И все это не сводя глаз со спящего! Тут нервишки, расшатанные перцовкой, у Лебедева не сдюжили. Вскочил тот с кровати и в чем был – благо спать в ботинках завалился – выскочил из номера и прямиком на вокзал, на московский поезд. И свои вещи оставил, и даже пиджак подаренный забыл. Я тогда все это записал, в папочку вложил, студенту по его просьбе выдал трешницу на празднование избавления от страшной опасности и забыл за отсутствием надобности и состава преступления. А сегодня вспомнил! Лебедева отыскал и подробно опросил. И вот вам первый факт: показал я ему кусок пиджачной материи, что вы мне передавали, и тот хоть и с трудом, но материал опознал – тот самый дареный пиджак. Вот вам факт номер два: перечисляя мне оставленные в Киеве вещи, упоминал господин Лебедев серебряную мыльницу с монограммой «А». Не спрашивайте, почему «А», когда он Г. С. Л., – говорит, одолжил у кого-то. Это не суть важно. Потому как вот вам факт номер три: я предъявил ему фотокарточку Гилевича. И он уверенно опознал в нем своего нанимателя! А? Каково? Понимаете, что это значит?

Филиппов молчал, задумчиво потирая переносицу.

– Владимир Гаврилович? Хэллоу? Неужто разъединили? Ах, черти, устрою я вам!

– Нет-нет, я слушаю, Аркадий Францевич.

– Ваш покойник в Лештуковом – не Гилевич! А очередной секретарь!

– Да-да, голубчик, я понял, к чему вы ведете. Есть только одно необъяснимое «но» – сегодня труп Гилевича опознал его старший брат.