Шанс, в котором нет правил [черновик]

— Будем видеться? — Боже, что я несу…

— Нет, дядя Миша. Разве случайно. Я от боевой как раз освобожден. Меня тренируют Король и Андрей Робертович. И Вадим Арович — иногда…

От того, как это было сказано, Васильева вообще внутренне перекосило. Имя-отчество Олег произнес с таким благоговением, какое Васильев находил совершенно неуместным в сочетании с фамилией «Габриэлян».

Он ударил мгновенно, не готовясь, не примеряясь — только что сидел расслабленно и вдруг — хук слева. Увернуться или парировать пацан, конечно, не успел, покатился кувырком с дивана, но что характерно — правильным, грамотным кувырком. Поднялся вне пределов досягаемости родича и, глядя веселыми круглыми глазами, спросил:

— А разве из этой позиции не по ногам надо бить?

И тут же поправился:

— Наверное, это я должен по ногам. Потому что вам ведь все равно, как брать противника.

— Если хочешь искалечить — можно и по ногам, — с автоматизмом преподавателя разъяснил Васильев. На кухне щелкнул, выключаясь, чайник.

— Я пойду, заварю, — Олег ускакал. Васильев уронил лицо в ладони. Три недели прошло, и четыре дня. И все.

Олег вошел, расставил на столике дымящиеся чашки. Васильев вдохнул распаренный жасмин.

— У Молоствова, — сказал Олег, болтая в своей чашке ложечкой, — пунктик насчет СБ. Он считает, что мы, — Васильеву стоило большого труда не дернуться на это «мы», — все покрываем друг дружку. Он и взял себе человека из внутренней охраны. А тот, конечно, об оперативной работе только в книжках и читал… Причем примерно в тех же, что и я.

Он отхлебнул чаю, улыбнулся довольной кошачьей улыбкой.

— Хотя Вадим Арович считает, что я этих книжек должен читать больше. Потому что латеральное мышление тоже чем-то надо кормить. А людей Молоствова подвело банальное незнание территории. Это ж додуматься нужно было — вас шантажировать.

— Олежек, — трудно сказал Васильев. — Пожалуйста, замолчи. Ты говоришь не своим голосом. И рисуешься не перед тем, кто может это оценить.

Олег задрал брови.

— Он мне говорил, что вы его очень не любите. За что?

Васильев промолчал.

— А правда, что в нижний большой бассейн, ну в стометровый, где морская вода, Габриэлян, когда ему надоело наматывать круги, запустил пиранью — «чтобы придать этому занятию некий смысл»? А воду после этого стали качать пресную и хлорировать?

— Пиранья, — с чем-то похожим на вздох сказал дядя племяннику, — В морской воде не живет. Это пресноводная рыба. На вкус от карася не отличается. Карась, который когда-то попробовал крови… А в бассейне был катран.

— Катран?

— Черноморская акула.

— А где он его взял?

— Заказал по Сети. Его принесли вместе с аквариумом. Никто даже пропуска не спросил — несут рыбу, значит надо.

— И эта акула за вами гонялась.

— Это мы за ней гонялись. Она маленькая — метр с небольшим.

— И?

— Все руки ободрали.

Олег хрустнул печеньем.

— Но он же с вами этих штук не делал. Ни таких, как со шляпой, ни других… И вы не тот человек, чтобы из-за них злиться…

— Неужели ты думаешь, что его не любили только за его фокусы?

— Не-а. Его не любили за то, что не такой как все. Таким людям завидуют, завидуют тем, кто смеет, потому что сами слабы… Правда, я такого от вас не ожидал, дядя Миша. Он же спас меня. И вас. За что вы так…?

— Не горячись, — Васильев сжал его руку поверх кружки. — Я не завидовал ему. И не завидую сейчас, чего бы он там ни добился. Он… он чудовище, Олежек. Ты, что не заметил? Я ему благодарен. Но это нелегко — быть благодарным чудовищу.

— Чудовище? — Олег отпрянул. — А вы кто?

Васильев не знал, что ответить.

— Я все знаю, что вы можете мне сказать, — вытолкнул из себя мальчик. — Он мне сам сказал, что он убийца. И фотографию этой Гали показывал. Я знаю, что он убил бы меня, если бы ему это приказал Аркадий Петрович. Такие тут правила игры. И вы тоже по ним играете. Вы его учитель.

Как, как ему объяснить? Как растолковать волчонку, что дело не в правилах игры и не в том, что Габриэлян — тоже волк? Можно совершить страшные дела — но внутри остаться человеком… ну, хоть где-то. А можно — никогда им не быть. А быть просто холодной пустотой, облеченной в волчью шкуру…

— Суть не в том, что именно мы делаем, — попытался Васильев. — Суть в том, что мы собой представляем. Есть люди… которые творят необходимое зло с величайшим отвращением. Но так нужно, потому что если ничего не делать — зла будет больше. Ты испытываешь ненависть… к боевикам подполья, например? К тем, кто может однажды прийти за тобой? К Мак-Лохланну, Берковичу, людям из группы «Тэнтю»?

Олег помотал головой.