Шарлотта

Получил Ваше письмо из Франции. Я горжусь Вами. Но как это ожидаемо! Вы, с Вашим всепоглощающим сочувствием и безграничной силой духа, не могли остаться в стороне.

Надеюсь, у Вас все хорошо и Вы освоились на новом месте. Слава Богу, мне не доводилось лежать в госпитале, и потому быт сестер мне не знаком. Но надеюсь, для вас созданы все условия.

Когда мы вернемся домой, нам обоим будет что порассказать друг другу. Если бы я только знал, где теперь Ваш дом, cher ami. Увы, я, возможно, видел ответ в Ваших глазах при прощании.

Мне жаль, что я не оправдал Ваших надежд. Это единственное, о чем я буду сожалеть до конца моей жизни.

Искренне любящий Вас,

Ваш супруг,

У. Уайт, сержант».

Он понимал, что Шарлотта не собиралась возвращаться в их дом. Упомянутая Уиллом сила духа была не так уж велика, если Шарлотта не могла написать одну-единственную строчку, которая расставила бы все по местам. Но ждать, пока оставшиеся теплые чувства к Уильяму окончательно остынут, не хотелось. Он стал в свое время спасением от Тедди. Больше ее спасать не надо.

О Тедди Шарлотта теперь не знала ничего. Она не спрашивала Анну, не писала о нем Джону и самому Тедди ни одного письма не отправила. Временами она ловила себя на кошмарной мысли о том, что война может помочь им выбраться из пресловутого треугольника, уничтожив один из углов. Любой или все три. Тут же Шарлотта принималась просить у Господа прощения и молиться за жизни обоих мужчин.

***

– Руки, ноги, пальцы – надоело! – закатил глаза дюжий санитар Додвелл.

Он заканчивал наводить порядок в одной из операционных палаток.

– Что же вы рассчитывали увидеть в полевом госпитале, капрал? Только прекрасных медсестер? – сочувствующе улыбнулась Шарлотта.

– Посмотрите, кто у нас пытается острить! – фыркнул Додвелл. – Еще нашатыря принести?

– Спасибо, мне достаточно, – огрызнулась Шарлотта.

– Капрал, не будьте так строги к сестре Уайт, – мягко попросил доктор Торп, которому Шарлотта помогала снять окровавленный халат. – Это ее первое дежурство в операционной. Надо сказать, весьма неплохое начало. Старшая сестра Кармайкл у нас новатор и молодец.

Капитан Фрэнк Торп всегда казался Шарлотте чересчур застенчивым и нерешительным. При разговоре он обычно краснел и смотрел куда угодно, только не на собеседника. За трапезой молодой хирург старался сесть по возможности отдельно ото всех, а женщины приводили его в состояние, среднее между смертельным ужасом и священным трепетом.

Каково же было удивление сестры Уайт в первую смену в качестве операционной сестры, когда капитан Торп, войдя в палатку, мгновенно переменился. Его глаза смотрели сурово и будто проникали взглядом внутрь тела пациента, стремясь провести более точную диагностику. Твердая рука ни разу не дрогнула, а острый ум быстро принимал жизненно важные решения. Весь персонал, помогающий доктору, взирал на него, как на мессию.

Неужели излишне скромный мужчина и хирург, умело ампутирующий конечности и вправляющий на место кости и внутренности, – это один и тот же человек?

Зато сама Шарлотта дважды очнулась на руках санитара и не смогла сделать и пары стежков по живой коже. Вся ночь прошла в тошнотворном мареве. Наверное, военная сестра, ассистировавшая вместе с ней, сейчас рассказывает остальным, насколько бесполезна затея Мелани. А теперь, посмотрите-ка, этот удивительный доктор ее хвалит.

– Капитан, я не гожусь, – тихо сказала Шарлотта, когда они вдвоем вышли из палатки.

Хирург покраснел до самой макушки и посмотрел вдаль мимо Шарлотты.

– Это все нормально. Здоровая человеческая реакция. Но вы должны кое-что хорошенько понять и всегда об этом помнить – я их не истязаю. Я спасаю им жизнь. Как бы отвратительно ни выглядело со стороны – это мы, такие, как есть. Человек так устроен. У него есть кровь, и кишечник, и головной мозг, и все остальное. Я все сделаю, вы только помогайте. Я без вас не справлюсь, раненые тоже.

– Спасибо, – прошептала Шарлотта.

– Вы придете еще? Не сбежите стирать бинты? Если что, я прикажу капралу Додвеллу вас притащить насильно. Вы… – он замялся. – Вы подходите.

– Тогда отдыхайте и до встречи, – Шарлотта неумело отдала честь и, обессиленная, но счастливая, побрела к своей палатке.