Шатер отверженных

Графиня и Ковбой стояли друг напротив друга, намертво сцепившись взглядами, и молчали. Ни один, ни другая не собирались отводить глаза. Напряжение в воздухе сгущалось и накалялось; Кристине казалось, что еще немного – и уже ее собственные нервы не выдержат и лопнут, и она первой нарушит звенящую тишину и закричит.

Однако первыми нарушили тишину протяжные звуки пения.

– Пустота… темнота… не уйдем мы… никогда…

– С возвращением, – прервал заунывно тянущего куплет Апи Ковбой, и в его голосе, обращенном к Графине, не прозвучало ни намека на знакомые насмешливые нотки.

– Думал, у меня не получится, да? – ответила та.

– Я не сомневался, что у тебя получится.

– Но помочь мне ты даже и не собирался, так?

– Я не мог. Не имел права.

Внимательно прислушиваясь к обмену репликами, Кристина старалась не упустить нить разговора. Но это оказалось непросто; Ковбой и Графиня явно говорили о чем-то, известном только им двоим. Однако кое-что Кристина все же поняла; Ковбой соврал, когда сказал, будто не помнит ничего о том, что с ним произошло после исчезновения из машины около того маленького городка, куда они, движимые отчаянием, приехали без афиши.

– Ну и для чего все это? – спросила Графиня, с вызовом скрещивая руки на груди.

– Мм… испытание на прочность? – предположил Ковбой.

– Нет, я имею в виду все вот это. – Графиня окинула стрелка взглядом с головы до ног. – Твое имя. Твой образ. Твои странствия с нашим цирком и игра в артиста. Для чего весь этот обман? Скажи мне! Объясни так, чтобы я поняла!

В голосе бывшей директрисы цирка слышались отголоски отчаяния и надрыва. Что бы там ни произошло между этими двумя, Графине было больно.

– На арене… под шатром… все уйдут… и мы умрем, – выбрал именно этот момент Апи, чтобы продолжить свою депрессивную песенку.

– Для меня это не обман, – твердо ответил Ковбой, словно и не услышал мрачного куплета. – Для меня это все настолько настоящее, насколько только может им быть.

Графиня долго смотрела ему в глаза, словно пыталась в них что-то прочесть, а потом разочарованно покачала головой, повернулась к пялящимся на них циркачам и окинула их внимательным взглядом.

– Вам всем нужно узнать кое-что важное, – громко сказала она. – Ковбой – не один из нас. Он – фамильяр.

* * *

Воспользовавшись тем, что все внимание циркачей сосредоточилось в одном месте, Мануэль, никем не замеченный, проскользнул обратно в свой автобус. В салоне было темно, и он на ощупь добрался до своей кровати. Включил фонарик на телефоне и быстро осмотрел содержимое небольшой сетки для хранения мелочей, прикрепленной на стену на манер того, как это сделано в поездах. Не найдя искомого, зашарил лучом света по темному салону.

Когда яркий кругляш фонарика наткнулся на валяющуюся на полу коробку одеколона, Мануэль облегченно выдохнул, поднял ее, постоял немного, словно размышляя, что делать, а потом прошел в конец салона, бросил ее в мусорку и хорошенько потряс, чтобы та провалилась на самое дно. Потом, вспомнив о чем-то важном, вытащил из-под кровати контейнер с вещами и достал из него новую, нераспечатанную коробку такого же одеколона.

– Прости, приятель, мне тебя тоже будет не хватать, но мы едва не спалились, – с насмешкой произнес он, и эта коробка последовала вслед за своим товарищем по несчастью.

После этого Мануэль с чувством глубокого удовлетворения выключил фонарик и воспользовался телефоном по прямому назначению – набрал чей-то номер.

– Это я, – вскоре сказал он в трубку. – Мы можем забыть про амулет-основатель, я узнал кое-что гораздо более важное… А? Про цирки. И про фамильяров. Про то, как все началось. Вообще все… Нет, я не преувеличиваю и не драматизирую! – возмутился воздушный гимнаст в ответ на неслышную реплику. – Клянусь, это не просто важно – это вообще следующий уровень! …От Крис, она – новый директор… Она ночевала в цыганской кибитке, и там ей все стало известно; сама кибитка открыла тайны или что-то в этом роде… Нет, не по телефону, только при личной встрече. Хорошо, понял, жду.

Мануэль убрал телефон и вышел из автобуса.

Покрывало на одной из кроватей зашевелилось, потом чьи-то руки его откинули, и показался Дэнни.

– Все интереснее и интереснее, – протянул он.

* * *

Еще несколько минут назад Кристине казалось, что тишина, воцарившаяся над импровизированным рингом, очерченным светом фар на асфальте, не могла стать более напряженной. Как же она ошибалась! Последние слова Графини оказали эффект, сравнимый с разорвавшейся бомбой. Во всяком случае, сравнимый по силе и степени шока – не по реакции людей. После взрывов бомб люди падали на землю, впадали в панику, кричали, плакали и убегали. После слов Графини все застыли и онемели.

Кристине и самой казалось, что она тоже превратилась в статую.

Единственный, кто, казалось, не попал под разрывной эффект заявления Графини, был Ковбой. Он продолжал стоять посреди освещенного круга как ни в чем не бывало, только засунул руки в карманы джинсов, а соломинка переместилась из одного уголка рта в другой.