Шепчущий во тьме

Коль скоро мои преследователи были неописуемо отвратительны – значит, надо было готовиться увидеть наимерзейших монстров, чье физическое уродство достигло такой степени, какую и не охарактеризовать толком: тварей, в которых не было ни намека на здоровые черты земных существ. Я открыл глаза лишь в то самое мгновение, когда хлопки, клекот и топот загрохотали в непосредственной близости от моих кустов и стало ясно, что колонна вышла к пересечению железнодорожной колеи с шоссе, – теперь ее будет видно как на ладони. Тут уж я не смог удержаться от искушения увидеть наконец завораживающее зрелище, что мне сулила ухмыляющаяся желтая луна.

Увиденное окончательно лишило меня последних крупиц душевного покоя и веры в благой союз природы и человеческого разума. Ничего, что я бы мог вообразить или что я даже мог бы допустить, взяв на веру безумную повесть старого Зидока, не шло ни в какое сравнение с демонической богомерзкой картиной, представшей моему взору – или рожденной моим воспаленным воображением. До этого я пытался лишь намекнуть на их истинный облик, желая отсрочить ужасную необходимость подробно и бесстрашно живописать его на бумаге. Неужели возможно, что наша планета на самом деле породила столь чудовищных тварей и что человеческие глаза воистину увидели воплощенным в материальной форме то, что доселе существовало лишь в болезненных фантазиях и сомнительных преданиях?

Тем не менее я видел их – скачущих, прыгающих, клекочущих, квакающих, бредущих бесконечной колонной в призрачном сиянии луны, точно в зловещем уродливом танце фантасмагорического кошмара. У некоторых на головах были тиары из неведомого бело-золотого металла… другие были облачены в диковинные мантии… а один, вожак, носил мерзкий черный сюртук, пузырящийся на горбатой спине, и полосатые штаны, а на бесформенном окончании туловища, где должна находиться голова, торчала мужская фетровая шляпа.

По-моему, все они были в основном серовато-зеленого цвета и с белесыми животами. Их склизкая кожа поблескивала в лунном свете, а хребты покрывала чешуя. Очертаниями они отдаленно напоминали человекоподобных существ, но головы у них были рыбьи, с гигантскими выпученными глазами без век, и они таращились, не моргая. Справа и слева на их шеях располагались пульсирующие жабры, а длинные лапы заканчивались перепончатыми пальцами. Земноводные отродья двигались беспорядочными прыжками, иногда на задних лапах, а иногда и на четвереньках. Я почему-то даже обрадовался, что конечностей у них всего четыре. Они переговаривались квакающими и тявкающими возгласами, заменявшими им членораздельную речь и содержавшими все мрачные оттенки эмоций, которые не могли отразиться на их пучеглазых рылах.

Но при всем их отвратительном уродстве они были мне знакомы. Я тотчас узнал их – барельефы на тиаре из исторического музея Ньюберипорта накрепко запечатлелись в памяти! Это были омерзительные рыболюди, реальные и ужасающие. Едва увидев их, я сразу догадался, кого же мне напомнил тот горбатый священник в тиаре, промелькнувший в темном церковном подвале… Сонм марширующих тварей не поддавался исчислению. Похоже, на это шоссе стеклась бесчисленная их орда, и возможно, я успел увидеть лишь малую часть их несметных полчищ… В следующий же момент эту дикую картину милосердно сменило забытье обморока – первого в моей жизни.

V

Ласковый дневной дождь окропил мое лицо, и я очнулся в кустах у железнодорожной колеи. Когда, шатаясь, я добрел до шоссе, то не обнаружил ни следа в свежей слякоти. Тошнотворный запах рыбы тоже исчез. Вдалеке на юго-востоке на фоне неба серели силуэты провалившихся крыш и порушенных башен Иннсмута, но на всей болотистой равнине вокруг я не смог, сколько ни силился, заметить ни единой живой души. Мои часы все еще шли и сообщили, что время уже за полдень.

Я отчасти начал сомневаться в реальности увиденного ночью, но интуитивно чувствовал, что все случившееся имело некую ужасную подоплеку. Надо было как можно скорее убраться подальше от объятого зловещей мглой Иннсмута, поэтому я собрался с силами и поднялся. Несмотря на слабость, голод, ужас и отчаяние, через некоторое время мне стало ясно, что я все же способен передвигать ногами, и я медленно двинулся по шоссе в сторону Раули. Еще до захода солонца я добрел до городка, утолил голод и купил себе приличную одежду. Я сел на ночной поезд до Аркхема, и на следующий день имел долгую откровенную беседу с тамошними правительственными чиновниками – позднее те же показания мне пришлось повторить и в Бостоне. Публика уже знает главный итог этих бесед, и я хотел бы надеяться, ради своего же блага, что больше мне добавить нечего. Возможно, я стал жертвой внезапного приступа безумия, но при всем том, безусловно, оказался во власти величайшего ужаса – или величайшего чуда.