Шепчущий во тьме

Этот дядя внешне очень был похож на нее, и мне он никогда не нравился. Что-то в выражении их глаз, чуть навыкате, немигающих, внушало мне необъяснимую тревогу. А вот моя мать и дядя Уолтер выглядели совсем иначе. Они были похожи на своего отца, хотя мой маленький кузен Лоуренс, сын Уолтера, был почти точной копией нашей бабушки – еще до того, как беднягу по состоянию здоровья навечно упрятали в лечебницу Кантона. Я не видел его четыре года, но дядя как-то обмолвился, что его состояние, физическое и душевное, безнадежно. Видимо, сильные переживания по этому поводу свели его мать в могилу два года назад.

Мой дед и дядя Уолтер теперь оставались единственными представителями кливлендской ветви нашей семьи, и воспоминания о прежней жизни, похоже, тяготили их. Мне по-прежнему было крайне неуютно в их доме, и я постарался как можно скорее завершить изучение семейного архива. Дед подготовил для меня объемистое собрание различных документов и семейных дневников Уильямсонов; что же до материалов об Орнах, то тут мне очень помог дядя Уолтер, который передал в мое распоряжение все свои папки, включая заметки, письма, газетные вырезки, семейные реликвии, фотографии и живописные миниатюры.

Изучая письма и фотографии членов семейства Орн, я вдруг испытал ужас перед своими предками. Как я уже сказал, бабушка и дядя Дуглас всегда вызывали во мне некую тревогу. А теперь, спустя годы после их смерти, когда я разглядывал их лица на фотографиях, меня охватывало неодолимое чувство гадливости. Поначалу я не мог понять, в чем причина, но постепенно в моем подсознании невольно возникло навязчивое сравнение, несмотря на отчаянный отказ разума допустить даже малейшее подозрение на сей счет. Мне вдруг стало ясно, что характерное выражение их лиц, которого я раньше не замечал, напоминало нечто такое, что приводило меня в панический ужас.

Но худшее оказалось впереди, когда дядя показал мне фамильные украшения Орнов, хранившиеся в банковском сейфе. Некоторые из этих украшений представляли собой изящные ювелирные изделия тонкой работы, но была там еще и коробка с диковинными старинными изделиями, оставшимися от моей таинственной прапрабабки; их дядя долго не хотел мне показывать. Они были украшены, по его словам, орнаментами весьма причудливого и даже отталкивающего вида; насколько ему было известно, их никто никогда не надевал, хотя моя бабушка обожала их разглядывать. В семье ходили мрачные легенды, будто бы они приносят несчастье, а французская гувернантка моей прабабки уверяла, что их не следует носить в Новой Англии, а вот в Европе, мол, это было бы совершенно безопасно.

Когда дядя начал медленно и неохотно разворачивать обертку, он предупредил, чтобы я не пугался причудливых, а то и жутких орнаментов, покрывавших эти изделия. Художники и археологи, которым доводилось их видеть, восторгались неподражаемым совершенством линий и тончайшим мастерством неведомых умельцев, хотя затруднялись назвать материал, из которого украшения были сделаны, и определить, в какой художественной традиции они изготовлены. В коробке, по его словам, хранились два браслета, тиара и нечто вроде нагрудного украшения – последнее было покрыто горельефными изображениями неких фигур довольного мерзкого вида.

Пока он описывал эти украшения, я старался сдерживать эмоции, но, должно быть, лицо все же выдало обуявший меня страх. Дядя бросил на меня озабоченный взгляд и даже перестал разворачивать украшения. Я жестом попросил его продолжать, что он и сделал с видимой неохотой. Он, наверное, предполагал мою бурную реакцию, когда продемонстрировал мне первое изделие – тиару, но вряд ли ожидал того, что произошло. Я и сам этого не ожидал, ибо считал себя достаточно подготовленным… Я просто упал в обморок, как это случилось годом раньше на поросшей дикой малиной железнодорожной насыпи близ Иннсмута.

С того самого дня моя жизнь превратилась в сплошной кошмар мрачных раздумий и подозрений, ибо я не мог понять, сколько тут страшной правды, а сколько пугающего безумия. Моя прабабка была из Маршей, и ее муж родился в Аркхеме. Но, как сообщил мне старый Зидок, дочь Овидия Марша от матери-чудовища хитростью вышла замуж за мужчину из Аркхема… И что там еще этот старый забулдыга болтал про сходство моих глаз с глазами капитана Овидия? Да и в Аркхеме куратор исторического общества тоже подметил, что глаза у меня совсем как у Маршей.

Неужели я являюсь прямым потомком Овидия Марша? Вполне возможно, что все это чистой воды безумие. Эти фамильные бело-золотистые изделия с орнаментами вполне могли быть куплены у какого-то иннсмутского морячка отцом моей прабабки, кто бы он ни был. А подмеченное мной на фотографиях странное выражение выпученных глаз бабушки и дяди-самоубийцы, может быть, было всего лишь плодом моей фантазии – фантазии, возникшей из мглы над Иннсмутом, которая столь причудливым образом поразила мое воображение. Но отчего же мой дядя покончил с собой после поездки по Новой Англии?