Шестая Эра. Поверхность

— Прости, солнышко. Виноват. Ну вот такой я мелочный, скрупулёзный и занудный. Но ты можешь отомстить мне! Вот сегодня возьми — и не дай мне ничего! Сошлись, как вы обычно делаете, на то, что обиделась. Или — что голова болит. Или устала.

На него в который раз посмотрели. Взгляд Роджера удивил. А ответ ещё больше:

— Да, я обижена. Я, можно сказать, в ярости! И чтоб загладить свою вину, вам, призовой элитный самец, придётся сегодня поработать — так уж поработать!..

9

Через пару часов, когда они уже помылись и лежали, полностью вымотанные, но умиротворённые и помирившиеся, на своих матрацах, Роджер позволил себе проворчать:

— Придётся, наверное, завалить-таки муравьеда. Раз он жрёт мурашей, то наверняка — не один. А с семьёй. Нужно найти их, и выбрать какого-нибудь… Старого.

— Ну уж нет! Я хочу нормальное мясо, а не такое, чтоб зубы обломать!

Роджер, про себя отмечая, что лишь совсем недавно она была готова на «любое, только другое» мясо, предпочёл промолчать.

Пенелопа снова пристроилась у него на груди, поёрзав, и разместившись так, как уже привыкла: основную массу тела распределив по его чреслам. Вскоре он почувствовал, как её тело привычно расслабилось, и девушка довольно вздохнула. Проворчала:

— Хоть ты и скотина призовая, и зануда редкая, но как печка очень даже хорош. Пока не найдём подходящую пещеру с костром для нашего племени, буду греться об тебя.

— Договорились. — он чуть подождал. Спросил мягко и нарочито небрежно:

— Ну что? На настоящем-то мужчине спать небось куда удобней, чем на манекене?

— Понятное дело! — она вздохнула. Вдруг её дыхание прервалось. Во время возникшей паузы он почуял, как вновь обрели упругость и твёрдость её мышцы, и вот перед его лицом вскинулась лохматая головка. Расширившиеся глаза с почти чёрным зрачком настороженно впились в его:

— Давно догадался?!

Он криво усмехнулся:

— Да, почитай, с самого начала!

— А… Как?!..

— Как вычислил? Да вас, конспираторш хреновых, вычислить — пару раз плюнуть! Чего сто

ит хотя бы брехня о том, как ты, с твоими сорока килограммами, справилась с начальницей Службы Безопасности. Которая наверняка покрупнее чуть не вдвое, и тренируется каждый день часа по три… А спасательный бот? Слишком ценное оборудование, чтоб его гробить. Я никогда не поверю, что ты не практиковалась часами, чтоб научиться его нормально водить. И что он — единственный оставшийся. Да и сейчас… Нас, надеюсь, прослушивают и просматривают?

— Нет. В смысле — только прослушивают. Видео действительно сдохло.

— Ну и то приятно. Всё-таки — не совсем сами по себе. А под присмотром. Почти как нашкодившие детишки в детсаду. — он подумал, что от зрелища их «ретивых» игрищ кому-то из наблюдательниц, если б таковые случились, и правда могло бы стать дико. И завидно. Удивительно только, как его милая партнёрша сумела настолько отключиться от мысли, что за ними приглядывают, что получала реальные оргазмы. Такое не симулируешь!.. Впрочем, и в этом деле она наверняка тоже… Тренировалась и готовилась. — Ну а очередное подтверждение я получил только что.

Да оно и понятно: с чего бы это тебе, якобы в «первый» раз увидевшей, и получившей в своё безраздельное владение мужчину, объект, к которому в вас, амазонках недоделанных, с детства воспитывают неприязнь и презрение, уже успеть так привыкнуть спать на его могучей груди? Ведь если б было и правда — так, ты, скорее всего, просто отказалась бы. Ну, или фыркала бы и ёрзала. Ворчала, что тебе жёстко, и жарко. Да мало ли… И спала бы сама, демонстрируя независимость и самодостаточность, отвернувшись к стене. А ты…

Нет, такое достигается только тренировкой! Или уж — хотя бы пятью годами брака. Честно скажи: долго привыкала?

— Д-да. Месяцев пять. — Пенелопу передёрнуло, — И ты, конечно прав. Манекен… Не слишком приятное ложе. Как и гипновнушения.

— Ладно, я не в претензии. И я не соврал тогда. Ты мне и правда нравишься. Только ответь мне сейчас, когда мы ещё в безопасности. Ну, сравнительной.

Ты как бы предпочла — чтоб мы, бросив всё, что нельзя унести на себе, сбежали в местные джунгли, и вели действительно первобытный образ жизни? Или всё-таки… — он спокойно смотрел ей в бегающие глаза.

Пенелопа прикусила губу. Затем всё же разрыдалась:

— Нет! Конечно нет! — она снова прилегла, прильнула, щедро поливая его грудь холодной влагой, так и льющейся из прекрасных глаз, и обняв так, словно он — неколебимый утёс в бушующем океане, — Ты и сам всё отлично понимаешь!.. Я… Хотела бы, конечно, вернуться на Станцию! В тепло, в привычную уютность. В свою каюту. К удобному, и как ты сказал тогда, налаженному быту. К нормальной еде. И душу, где не нужно экономить каждый грамм воды. К тому же «технической», вонючей и холодной.

— Ну хорошо. Мы скажем им об этом. Предположим, ты вернёшься. А я? Что будет со мной? Меня утилизируют?

Ответ раздался совсем не оттуда, откуда Роджер ждал. Он прозвучал из динамика трансляции с подволка бота:

— Нет. Столь ценный экземпляр, к тому же доказавший нам, что у него гибкий и прагматичный интеллект, утилизировать глупо. Это если мягко говорить.