Шестерка Атласа

– Так и когда же ты осознала это? Что у тебя есть власть над окружающими? В первую очередь над мужчинами, – спросил Каллум, делая шаг вперед. – Или первой была женщина? Нет, – понял он, заметив легкое напряжение в позе Парисы. – Конечно же, это был мужчина.

– Конечно же, это был мужчина, – эхом повторила она и улыбнулась. – Это всегда мужчины.

– А знаешь, в тебе чувствуется одиночество, – сказал Каллум, – но оно какое-то… деланое, не так ли? Ты не единственный ребенок в семье, иначе это было бы одиночество иного сорта. Как у Роудс, – махнул он рукой за плечо. – Вот она одна и потому одинока, а ты – нет. Ты одинока по собственному выбору.

– Может, мне просто люди отвратительны?

– Как зовут твою сестру? – спросил Каллум, и Париса удивленно моргнула. – Вы с ней какое-то время были близки, а у твоего брата, думаю, сильное имя, мужественное и солидное. Он наследник семьи, да? Он старший, потом идет твоя сестра и, наконец, ты. Он выбрал тебя, твой братец, и сестрица от тебя отвернулась… И еще она тебе не поверила, да? Когда ты рассказала о том, что увидела у него в мыслях.

Париса поколебалась, вынужденная вновь окунуться в тени прошлого.

– Посмотрим, – сказал Каллум и щелкнул пальцы, проектируя на стены раскрашенной комнаты образы и краски прошлого Парисы. – Деньги – это очень просто. – Картинка ее эмоций получалась приблизительная, ведь это была не мысль, которую Париса бы вытянула у Каллума из головы как фотографию. Эмпатия – наука неточная, но самое важное в ней – верно определить фундамент, основание того, что зовется душой. Например, золотой свет детства и привилегий. – Ты явно получила хорошее образование. Частный преподаватель?

Париса стиснула зубы.

– Да.

– Через некоторое время занятия прекратились. Учителя ты, конечно, обожала. Ты любишь учиться. А вот братцу твоему не нравилось, что ты уделяешь внимание кому-то другому, не ему. Печаль! Бедная малышка Париса, принцесса, запертая в сокровищнице, словно дивная пташка – в клетке. Как же ты выбралась? – Каллум поразмышлял, выплескивая на стену образ из прошлого. – А, ну разумеется. Мужчина.

Налетел ветер и сдул нечеткое изображение юной Парисы.

– Идем со мной, – позвал Каллум, и у нее подогнулись коленки. Сил сражаться у нее не было. Остальные тоже следовали за ними, зачарованные. – Нужно больше места. О чем я? Ах да, тебя кто-то спас… нет, ты спаслась сама, – поправился Каллум, проводя ее через аванзал в большую комнату, – просто заставила его считать, будто постарался он. Это был… приятель твоего брата? Да, его ближайший друг. Я чувствую предательство. И за свои подвиги он ждал от тебя чего-то… Вечной преданности? Нет, – засмеялся Каллум, – конечно же, нет. Он хотел чего-то более… доступного.

В прихожей он остановился и взглянул на Парису. Свет, окружавший ее образ, который неотступно следовал за ними вдоль по стенам, внезапно погас – и на картинку словно спикировали тени с балюстрады.

– Сколько тебе тогда было? – спросил Каллум.

Париса с трудом сглотнула. Во рту у нее явно пересохло.

– Восемнадцать.

– Лгунья, – ответил Каллум.

Она еще плотнее сжала губы.

– Пятнадцать.

– Спасибо за честность, – произнес Каллум и направился к лестнице, уводя Парису наверх. – Выходит, когда ты поняла, тебе было… сколько? одиннадцать?

– Двенадцать.

– Да-да, конечно. А твоему братцу – семнадцать? Восемнадцать?

– Девятнадцать.

– Естественно. А сестрице твоей – четырнадцать?

– Да.

– Какой ужас. Просто ужас-ужас. – Каллум хотел было погладить Парису по щеке, но та с омерзением отпрянула. Тогда Каллум, смеясь, жестом пригласил ее войти в парадный зал второго этажа. – Так, значит, это меня ты ненавидишь?

– Я к тебе ненависти не испытываю.

– Ты не хочешь ненавидеть меня, потому что думаешь, будто я при помощи таких глупостей, как ненависть, творю ужасные преступления.

Протянув ей руку, он вошел в гостиную для больших приемов.

– Ну что?

Париса одарила его злобным взглядом.

– Танцевать будем?

– Хочу посмотреть, как ты держишь темп, – заверил ее Каллум.

Париса закатила глаза, но на приглашение ответила.

– Ты, видимо, решил, что побеждаешь, – заметила она и, стоило положить руку ей на талию, с неестественной чистотой исполнила вальсовый шаг. Другого, впрочем, Каллум от нее не ждал. Где-то заиграла музыка. Наверное, ее работа.

– Ты мне скажи, – ответил Каллум. – Это же тебе полагается читать мои мысли.

– Ты большую часть своего существования проводишь в исключительном убеждении, будто побеждаешь, – сказала Париса. – Если честно, Каллум, то тебя и читать-то не больно интересно.

– Вот как?

– У тебя в голове мало что происходит, – заверила его Париса, изящно выгибая шею. – Никаких тебе особенных амбиций, ни чувства собственной неполноценности.

– Мне стоит чувствовать себя неполноценным?

– Большинство ведь чувствует.

– А может, я – не большинство? Не в том ли смысл?

– Только ли в том? – пробормотала Париса, поднимая на него взгляд.

– Ты со мной такая настороженная, – укоризненно заметил Каллум. – Это ранит мои чувства.

– Вот уж не думала, что у тебя есть чувства.