Шкаф с ночными кошмарами

– Мама сказала, что ты пропускаешь встречи с психологом. Из-за этого у тебя могут начаться проблемы. А как же твое будущее?

Мое… будущее?

– Ты должна прекратить наказывать себя, – произнес он скованным голосом. И тут я поняла, почему он здесь. Не потому, что ему позвонил директор, а потому что позвонила мама. Она не смогла бы взять на себя роль отца – жесткого и бескомпромиссного, человека, которому я всегда подчиняюсь. Мама бы заревела, даже не договорив «доброе утро, милая».

– Прекрати наказывать себя. – Я тут же опустила голову и заметила, что колено все еще дергается. Сглотнула. Уже неважно, заметит это отец или нет. – Подними глаза. Немедленно.

Я сжала кулаки, но подчинилась.

– Смотри на меня, когда я говорю с тобой. Не под ноги. Не отводи взгляд.

– Я поняла.

– Прекрати себя жалеть. Ты не жертва. Ты моя дочь. Моя сильная дочь. Ты выжила. Ты боролась до последнего за жизнь Джорджи. – Я затаила дыхание, а отец продолжал, не зная, что из-за ее имени внутри меня лопаются органы, заливая все нутро кровью. – Ты не жертва, Кая. Джорджи очень бы расстроилась, увидев тебя такой. Она бы огорчилась, узнав, что шанс, который был тебе дан, ты выкинула в мусор. – Я сжала челюсти. – Ты должна заканчивать. Поднимайся на ноги и иди по тому маршруту, который проложила. Ты хотела выбраться из клетки. Так выберись.

– Я не хотела.

– Что? – он нахмурился, не расслышав мое бормотание. Я облизала пересохшие губы и, глядя на отца в упор, повторила громче:

– Я не хотела выбраться. Я хотела вытащить Джорджи. Она не была виновата.

Отец тяжело вздохнул, и я заметила, что его ладонь сжалась в кулак.

– Ты тоже не виновата. Виноват только он и больше никто. Тебя никто не ругает дома, Кая. Никто не давит на тебя, потому что мы вырастили тебя разумной и смелой. Но ты должна сама перестать на себя давить. Перестань себя ругать.

Я и ему причиняю боль, – поняла я внезапно. Я только на себе сосредоточилась. Только на себе и своей скорби. Я научилась писать левой рукой, но все равно не смогла сдать экзамены, потому что иначе это бы значило, что жизнь продолжается. Я сделала татуировку на месте своего первого шрама, как память о Джорджи, но все равно стараюсь не говорить о ней вслух. Я делаю шаг вперед, чтобы быть сильной, но тут же из-за дикого, животного страха делаю три шага назад.

– Я разочаровала тебя?

На секунду мне показалось, что лицо отца потемнело от эмоций, затем он вновь стал холодным, покачал головой и протянул мне руку. Когда я вложила пальцы в его ладонь, отец крепко сжал ее.

– Ни за что, – твердым голосом произнес он, глядя в мои глаза гипнотическим взглядом. – Никогда в жизни я в тебе не разочаруюсь. Не имеет значения, что ты сделаешь. Ты моя дочь. Если ты споткнешься, я буду рядом и помогу тебе подняться. Если ты сойдешь с дороги, я протяну руку и верну тебя назад. Если тебе будет страшно спать с закрытой дверью, – он кивнул на дверь моей комнаты, – я всегда включу в коридоре свет, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. И никогда не разочаруюсь в тебе. Ни за что.

Когда он ушел, я легла на кровать и уставилась в потолок.

Я убила Стивена Роджерса.

Я убила его и стала такой же – превратилась в страшное чудовище, в убийцу. И мотив здесь не важен. Я такая же, как он. А Джорджи дает мне шанс все исправить, дарит возможность спасать жизни, а не отнимать их, как я сделала со Стивеном. Холодной ладонью я забралась под майку и накрыла татуировку. Мне сделали несколько пластических операций, так что часть шрамов все-таки удалось убрать. Один из них – шрам с буквой имени Стивена. Но он все равно оставался где-то внутри. Чтобы перекрыть проклятый шрам, я сделала татуировку, на которой изображены две миниатюрные птицы. Одна – белая, вторая – черная, словно ночь. Белая птица расправила крылья и смотрит в небо. Она свободна и не боится боли. Это Джорджи. Рядом с ней черная птица со сломанными крыльями падает в пустоту. Это я.

Когда я спустилась к ужину, мама с кем-то болтала по телефону.

– Сейчас я не смогу, Дориан. Сроки не позволяют. У меня есть другие заказы. – Она увидела меня и слабо улыбнулась, прижав к мобильнику ладонь. – Кая, милая, иди на кухню, я сейчас подойду. Другие заказы,

Дориан, я ведь говорила. Сейчас сложная ситуация.

Папа уже сидел за столом и, судя по недовольному взгляду, поджидал маму. Она впорхнула на кухню сразу за мной, погладила меня по спине и бодро объявила:

– Все, я заканчиваю разговоры. Ужин.

– Я уже договорился на это лето, – вдруг сказал отец, красноречиво глядя на меня снизу вверх, когда я садилась напротив. – Место есть.

Какое место?

Но мое сердце уже знало ответ. Я превратилась в сплошное сердцебиение, сквозь которое едва-едва пробивался воодушевленный голос отца.

Не может быть.

– Военная школа, милая. Это лето. Не отступаем от плана, помнишь?