Шкловцы

Например, следующая буква — русская « к», вышла у Файвки похожей на гвоздь с двумя прицепленными к нему лягушачьими лапками. Русская « а» походила на разбитое яйцо с торчащими из скорлупы лапкой и головой только что проклюнувшегося цыпленка, а русское длинное « р» — на накренившуюся виселицу, на которой болтается повешенный острожник со скрюченными коленками. Буква « в» напоминала беременную, которая поскользнулась и протягивает руку, чтобы кто-нибудь помог ей встать… Не лучше обстояло дело и с остальными буквами четырнадцатиглавого слова Екатеринославъ. Мало того, что буквы вышли у Файвки «неописуемой красоты», так они еще и расположились, каждая в своей косой клеточке с таким же удобством, с каким извозчик мог бы расположиться в колыбельке — руки, ноги и кнутовище торчат во все стороны. Прямо больно смотреть! Еще две строчки тяжелой работы пальцами и языком, и Файвка отчаялся. Он со своей стороны сделал все, что в человеческих силах, чтобы остаться верным божественному оригиналу, то есть учительскому подчероку. Но Файвке было очевидно, что это все равно, что карабкаться по стремянке, чтобы достать тарелочку с неба! В жизни ему не написать

Екатеринославътак, как это сделал его учитель Гершка. Безнадежно! Файвка вернул на место измученный язык и пустил свое перо гулять, как жеребенка без узды, а сам принялся с любопытством слушать и глазеть на то, что происходит вокруг. Но, странное дело, буквы стали получаться вовсе не хуже, чем раньше, наоборот: намного лучше…

Гершка-умник тем временем важно втолковывал Зельдочке любопытную историю из русской хрестоматии:

—  По-са-дил де-ед pen-ку. То есть дед посеял репу. Она выросла большая, очень большая. Пошел дед ее выдергивать, тянет-тянет, но выдернуть не может.

—  По-звал… Позвал дед бабушку. Бабушка за дедушку, дедушка за репку…

Гершка-учитель вбил в свою похожую на тыкву голову, что из-за своих глубоких познаний в русском языке он плохо говорит на идише. Он нарочно коверкал переводимые слова, менял, словно нееврей, мужской род на женский и наоборот. При этом еще отчитывал Зельдочку за невнимательность. Получалось ни то ни се, примерно как буквы Файвкиного Екатеринослава. Выглядело это так:

—  По-звал... Та-ак. Бабка

позвал, значит, внучка. Внучказа бабка. Та-ак. Этот бабказа дедку,значит. Что ты уставилась на мой нос… В книгу гляди! Эта дедказа

репкаи т. д. [142]

Лейба-горбун уже сидел напротив за накрытым с одного угла большим коричневым столом и обедал. Точнее говоря, пока еще он не начал есть, пока он только крошил хлеб в миску с борщом. Буханку хлеба он разделил на краюхи, краюхи разрезал на длинные ломти, ломти покрошил на четырехугольные кусочки, такие же, какие Файвкин папа крошит для поисков квасного [143]. Но Лейба-горбун крошил их с совсем иным, существенно большим рвением и с иным расчетом… Отломит — и вздохнет, вздохнет — и отломит.

Казалось, он крошил в миску с борщом свое собственное тело. Над миской росла аппетитная бурая горка, а вздохи Лейбы-горбуна становились все короче и мягче.

— Приятного аппетита! — отозвался Гершка-учитель по-русски, в промежутке между бабкойи дедкойиз хрестоматии, и жадно сглотнул.

Лейба-горбун поблагодарил его, объяснив с горестной миной, что ему приходится крошить хлеб, потому что у него «слабые жубы», и принялся поливать горку красным борщом. Оловянной ложкой он черпал красную жижу по краям и выливал ее на самый верх бурой, пахнущей тмином горки. С каждым разом горка погружалась все глубже и глубже, пока совсем не утонула в красном вареве. И Лейба-горбун принялся в добрый час помешивать борщ, выискивая хорошо размякшие кусочки и от удовольствия покачивая головой от одного горбатого плеча к другому, словно в полузабытьи, будто капризничая перед полной миской: этот кусок он съест, а этот не будет.

От столь аппетитных приготовлений у Файвки засосало под ложечкой. Ему самому пора было обедать. Файвке очень захотелось мясного борща с четырехугольными хлебными кусочками. Именно четырехугольными. Ей-богу! Почему же дома он все время торопится, хватает и кусочничает. Вот как надо на самом деле есть!

Файвка взглянул, как там у него обстоит дело с Екатеринославом. Куда там! До конца еще далеко. Он написал всего-навсего три строчки. В сердцах Файвка закрутил большую « Е» так, что вместо двух этажей «пружина» распрямилась на целых три… Испугавшись, Файвка начал стараться по новой.

Лейба-горбун благословляет

пер. В.Федченко

1

Лейба-горбун по-прежнему выискивал в миске с борщом размякшие кусочки хлеба, вроде тех, что прячут во время поисков квасного. А Гершка-учитель все пытался показать ему, что не зря берет деньги: он с важным видом поучал Зельдочку, выпевая слова на манер маршалека [144], развлекающего сватов, пока те едят золотой бульон [145].