Шляпники

Корделия не надеялась и пытаться лезть следом за Сэмом по зданию, как паук. У неё ушло несколько минут, чтобы пробраться по виляющему зигзагами переулку и оказаться перед Гилдхоллом.

«Только Творцы и монархи могут открыть эти двери», – говорила ей тётушка.

Корделия протянула руку и повернула дверную ручку. Она была тёплой на ощупь. Дверь открылась.

Корделия была готова к мраку, и он её не напугал.

Она наощупь пробралась по вестибюлю, сквозь пыльную магию и колючие шторы, в просторный великий чертог.

В воздухе висел привкус пепла, а ноздри обжигало запахом дыма. Сэм, наверное, разжёг огонь в одном из древних каминов.

Когда глаза Корделии привыкли к темноте, она увидела гигантскую лестницу из красного дерева, вздыбившуюся, как спина огромного дракона, ведя к верхним этажам. Девочка поднялась по ней.

Наверху лестницы оказалась длинная галерея. Корделия застыла, сердце в груди заколотилось.

В галерее стояли, поджидая её, десятки людей, залитых лунным светом. Они глядели на неё, безмолвные и абсолютно неподвижные.

Корделия ахнула. Один из безмолвных людей был безголовым.

Потом она поняла.

Это были никакие не поджидавшие её люди: это были манекены в человеческий рост, одетые в обрывки старых накидок. Жути добавляло то, что даже те манекены, у которых голова имелась, были безликими. Пол усеивали бледные гипсовые слепки рук, а на полках теснились колодки для башмаков. Повсюду валялись, словно рассыпанные спички, поломанные трости.

Откуда-то доносилась мелодичная песенка. Кто-то напевал себе под нос. Мотив казался Корделии смутно знакомым, мягким, печальным и слегка тревожным, словно колыбельная о смерти.

В конце галереи оказалась лестница – наверх в башню! Луч лунного света серебряным ковром лежал на ступенях. Должно быть, это Сэм там мурлычет песенку.

Корделия стала красться вперёд. Странно, но негромкая песня утихла, пока она поднималась. Она протянула руку к двери на вершине лестницы и распахнула её.

Дверь скрипнула, и Сэм повернулся к ней со словами:

– Я принёс Часы Мира, господин…

Он увидел Корделию и переменился в лице.

– Ты!

Корделия шагнула в комнату. Навстречу ей шагнули шесть Корделий, а по углам маячили шесть Сэмов с растерянными лицами: на каждой стене шестиугольной башни висело по зеркалу. В центре комнаты стоял распахнутый старый деревянный сундук, а между двух зеркал как раз уместился узкий шкаф. Корделия предположила, что во времена расцвета Гилдхолла здесь была примерочная. Теперь единственная имевшаяся здесь одежда была свалена в угол – кто-то устроил из неё гнездо размером для ребёнка.

– Ты что, здесь спишь? – ошеломлённо спросила Корделия.

Два окна были разбиты, под потолком свистел ветер.

– Я ж сказал те домой идти! – прошептал Сэм. – Те нельзя тут быть.

Корделия уверенно поглядела на Сэма.

– Я пришла за Часами Мира, – сказала она. – Ты должен вернуть их Часотворцу. А ещё ты должен сказать Гусю, что я не воровка, и признаться, что это ты украл мой платочек и положил его на пол в классной комнате.

– Ничего подобного! – запротестовал Сэм. – Какой платочек?

– Ты прекрасно знаешь какой, – твёрдо сказала Корделия. – С моими инициалами. Ты должен пообещать, что больше не будешь воровать вещи. Это плохо. Ты должен найти себе более честное занятие.

Сэм уставился на неё, моргая. Потом он медленно опустился на краешек сундука и стал разглядывать свои коленки.

– Легко говорить, ежели ты Творец, – пробормотал он. – Честное занятие, вишь… Трудно быть честным-то, когда холод собачий, и жрать хочется, и поспать негде. – Он горько обнял себя и шмыгнул носом.

Корделия не так себе всё представляла. Она представляла, что Сэм смутится, преисполнится раскаяния и пообещает исправиться. Вместо этого он сидел на сундуке с несчастным, больным и пристыженным видом.

– У т-тебя разве нет родных? – спросила Корделия, легонько похлопывая его по спине. Его рваная одежда была грубой на ощупь.

Сэм помотал головой.

– Брата моего больше нету. Мы раньше на колокольне Святого Ригоберта на Севен-Дайлз жили. Там холодно было, а когда дождь лил и ветер дул – и того хуже, но всё ж лучше, чем на улице спать. Он ходил, еду доставал и пытался деньжат подзаработать. Я цветы продавал, если мог раздобыть. Но потом я заболел. Меня всего лихорадило и трясло, и есть было нечего, и Лен, брат-то мой, отчаялся и умыкнул на рынке курицу.

Корделия округлила глаза.

– И что случилось?

Сэм скривил рот, стараясь не расплакаться.

– А то ты не знаешь, что с ворами случается? Их бросают в корабельные трюмы и отправляют к чёрту на рога. Они никогда не возвращаются.

Корделия почувствовала, что в тощей груди Сэма скрывается целый океан печали. Она попыталась придумать какие-нибудь добрые и обнадёживающие слова, но что за слова могут вернуть корабль с другого конца света?

Сэм вытер глаза рукавом.

– Не надо те было за мной идти! – Он внезапно вскочил на ноги. – Говорил те – иди домой! Тут опасно. Если он тя словит…

Сэм вскинул голову, словно почуявшая охотника лисица. Он перевёл полный ужаса взгляд на Корделию.

– Те надо схорониться!

Сэм лихорадочно заозирался. С лестницы донёсся топот башмаков.