Заинтригованные, Корделия и Гусь спустились по лестнице. Корделия была рада, что на ней отцовский сюртук. Она чувствовала, как его отвага окутывает её, делая смелее. Она перехватила кочергу на манер меча, а Гусь со смутной угрозой стиснул подсвечник.
Кух с порозовевшими щеками поспешно проводила их к двери. Корделия выглянула.
– Сэр Хьюго?
Актёр распластался на пороге, колотя кулаками по земле и стеная.
– О горе мне! – выл он. – О горе!
Корделия открыла дверь пошире, и сэр Хьюго ввалился в магазин.
– Ах! Славные залы Дома Шляпников! – проворковал он, прижимаясь щекой к полу и любовно поглаживая ковёр.
– Я могу вам помочь, сэр Хьюго? – громко спросила Корделия, откладывая кочергу.
– Молодая госпожа Шляпник! – вскричал сэр Хьюго, подползая к ней на животе и целуя носок её башмака. – О нимфа шляп! О великая созидательница головных уборов! Умоляю, возложите на мою презренную голову своими щедрыми руками ещё одну шляпу!
– Что? – переспросил совершенно сбитый с толку Гусь.
Кух обмахивалась руками. Корделия закатила глаза.
– Мне предстоит сыграть Ромео в величайшей любовной истории Шекспира, – простонал сэр Хьюго. – А я боюсь, что без шляпы, сотворённой вашими прекрасными и добрыми руками, – тут сэр Хьюго встал на колени, схватил ладонь Корделии и лихорадочно поцеловал её, – моей игре не станут аплодировать так же бурно, как аплодировали Гамлету!
Корделия выдернула руку и вытерла её о платье. Она нахмурилась, глядя в окно. Небо бледнело в послеполуденном свете.
«Мы должны отбыть в течение часа, Ваше Высочество», – говорил лорд Витлуф. Королевская карета уже направляется к побережью. Корделии необходимо как-то добраться до принцессы!
Она повернулась сказать сэру Хьюго, что ей не позволено творить ему шляпу, да и в любом случае, у неё нет
Но потом ей в голову пришла идея получше.
– Если я подберу вам идеальную шляпу, сэр Хьюго, – сказала она, – сделаете ли вы мне одно очень важное одолжение?
Глава 34
Тяжёлые деревянные двери в самое глубокое подземелье Лондонского Тауэра с лязгом распахнулись. Сидевшие внутри тётушка Ариадна, дядюшка Тибериус и пратётушка Петронелла с надеждой вскинули лица, глядя на мерцающее в проходе пламя факела. Но их сердца упали – стражники бросили к ним Корделию.
Дверь захлопнулась, и в замке хрипло повернулся ключ.
Корделия подняла голову – и Шляпники осознали, что
– Здорово, дядя! – жизнерадостно сказала незнакомка-не-Корделия. – Здорово, тётя и пратётя!
Шляпники смотрели на неё в полном замешательстве. Незнакомка-не-Корделия покосилась на решётку в двери, через которую виднелся тёмный силуэт стражника.
– А –
– Корделия, – прошептала тётушка Ариадна. – Ты выглядишь… хорошо.
Пратётушка Петронелла смотрела на незнакомку острым, как у орла, взглядом. Незнакомка оглянулась на тень стоящего за дверью стражника, а потом уставилась на корки, оставшиеся от печального ужина Шляпников – чёрствого хлеба и воды.
– Вы это будете доёдывать? – спросила она.
Тётушка Ариадна покачала головой.
Незнакомка в два укуса расправилась с корками.
– Лучше на боковую лечь, – посоветовала она, устраиваясь в уголке. Потом подмигнула и добавила: – Завтра-то много делов.
Тётушка Ариадна и дядюшка Тибериус обменялись поражёнными взглядами, но когда они повернулись, незнакомка уже спала, тихо посапывая.
Пратётушка Петронелла улыбнулась.
К тому времени, как взошла луна, по дороге, ведущей из Лондона на юг, уже неслись галопом три разбойника в чёрных облачениях.
Скакали они на трёх быстроногих тёмных лошадях. Шёлковые шарфы цвета полуночи скрывали их лица, тела окутывали угольно-чёрные накидки, а на головах красовались треуголки. Один из них настоял, чтобы его шляпу украсили щеголеватым чёрным пером страуса.
– Оно придаёт мне загадочности и уверенности, – объяснил он.
Если бы вы пригляделись повнимательнее, то увидели бы, что, строго говоря, это были не три разбойника. Это были один большой разбойник, один маленький разбойник и одна маленькая разбойница. А одна из лошадей формально была осликом.
В ту же самую ночь корабль Le Bateau Fantastique отчалил от берегов Франции, подгоняемый крепким ветром. Волны бились о его нос, а король Франции сидел в каюте своего монаршего судна, слегка мучаемый морской болезнью. Он размышлял, сможет ли хоть что-то из того, что скажет завтра принцесса Георгина, поменять его мнение о ней. В конце концов, она послала ему столько непростительно грубых писем.