Шляпники

Корделия подумала, что Сэм в своём новом каштаново-коричневом костюме и с уложенными вокруг головы заплетёнными волосами выглядит прекрасно. Кух неодобрительно прищурилась, глядя на брюки Сэм.

– Не понимаю, почему ты не хочешь надеть миленькое платьице, – посетовала она. – Особенно ради такого важного случая.

– Дык никогда ж не знаешь, когда придётся по стенке лазать, – мудро изрекла Сэм, поправляя новую жилетку. – А в платье лазать – одна морока.

– Согласна. – Корделия с жаром закивала, вспоминая свои развевающиеся и ужасно мешающие сбегать из Гилдхолла посреди ночи юбки. Она стиснула руку Сэм, а дядюшка Тибериус поторопил их к выходу.

– Поверить не могу, что мы увидим игру самого сэра Хьюго! – пропищала Кух. – И прямо во дворце! Господь всемилостивый, я вся трепещу.

Они уселись в карету, а четверо лакеев из дворца занесли следом пратётушку Петронеллу и её кресло на колёсиках. К счастью, внутри всем хватило места, хоть они и стукались коленками, когда королевская карета покатилась навстречу сумеркам.

Однако привезли их не во дворец.

Некоторое время спустя карета остановилась на Бонд-стрит. Лакей распахнул дверь и выпустил всех на улицу. Шляпники обнаружили, что стоят перед мрачной пастью весьма знакомого переулка. Извилистый путь освещали фонари, пронзая тьму золотом.

– Его Величество просит вас присоединиться к нему, – объявил лакей. – Однако дальше карета отвезти вас не может. Пожалуйста, следуйте за фонарями.

Улыбки тётушки Ариадны и дядюшки Тибериуса сделались весьма натянутыми. Они знали, куда ведут эти фонари.

– Гилдхолл! – прошептала Корделия.

Она двинулась вглубь переулка, освещаемого вереницей фонарей. Корделия почти слышала, как дядя еле волочит ноги, а тётя шагает с неохотой. Она полагала, что им нелегко возвращаться в Гилдхолл: много лет назад он был им известен как яркое, полное друзей место. Должно быть, тяжело видеть его сейчас, печальным и заброшенным.

Однако никто не ожидал перемены, которую они обнаружили, добравшись туда.

Гилдхолл был ярко освещён и словно ожил. Окна сияли: изнутри лился свет тысячи свечей. Статую мужчины над входом (ту самую, за которую Корделия не так давно цеплялась) почистили. Кто-то отскрёб птичий помёт с его шляпы и повесил ему на шею цветочную гирлянду. Гигантская дубовая дверь, украшенная флажками, была гостеприимно распахнута.

Гилдхолл больше не казался одиноким или нелюбимым.

Внутри всё сияло. Полы были натёрты, в медных канделябрах на стенах мерцали свечи, в камине потрескивало весёлое пламя, а на окнах висели новые бархатные шторы.

Великий чертог преобразился

Дворцовый лакей поклонился, провожая всех через арку.

Великий чертог преобразился. Воздух звенел от музыки и мерцал от света. Стены были увешаны огромными цветочными гирляндами. Кто-то выпустил летать к потолку сотни Нежных Светлячков. Они порхали у собравшихся над головами, словно ожившие звёзды.

– Добро пожаловать!

Это была принцесса Георгина, приветствовавшая Шляпников с распростёртыми руками; глаза у неё сияли. Король Георг, стоящий рядом с дочерью, любезно кивнул, когда Шляпники поклонились королевской семье.

– Проклятье, – услышала Корделия шёпот Кух за спиной.

– Добро пожаловать в ваш Гилдхолл. – Принцесса Георгина улыбнулась. – Последние несколько дней мы провели, приводя его в порядок для вас!

Посреди чертога стоял длинный стол, накрытый кружевной скатертью и ломящийся от тортов. Рядом с ними высились гигантские груды ананасов.

– Ананасы послал король Луи, – сказала принцесса Корделии. – В знак своей дружбы.

Королевские музыканты на приподнятой сцене заиграли на инструментах, а лакеи стали разносить подносы со звякающими бокалами.

Гилдхолл был полон Творцов всех возрастов. Трое Часотворцев оглядывали собравшихся, стоя у стенки. Плащетворцы важно расхаживали по залу всей толпой. Перчаткотворцы столпились шумной кучкой.

Корделия заметила стоящего рядышком с его семьёй Гуся. Это был первый раз, когда она видела его после Тауэра. Гусь был одет в слишком тесный костюм и выглядел слегка придушенным шейным платком. Мать крепко сжимала его ладонь в своей. Сэм свистнула, Гусь оглянулся, и Корделия увидела, как при виде них его лицо озарилось улыбкой. Она подняла руку, чтобы помахать, но мать утащила его за спину отца.

– Мы придумаем, как с ним поболтать, – прошептала Сэм на ухо Корделии. – Идём – давай-ка оглядимся.

Сэм направилась прямиком к столу с тортами, и Корделия уже собиралась идти за ней следом, как вдруг в глаза ей бросился герб Тростетворцев, висящий над дверью их мастерской.

От вида этих скрещенных молний её пробрала дрожь. Но под волной ужаса трепыхалась, как птенец, жалость.

Далиле Тростетворец было девять лет, когда она осталась одна, без родных и друзей.

Корделия подошла к двери Тростетворцев. Она единственная осталась неукрашенной. Никто не повесил на неё ни цветов, ни флажков: она была голая и заброшенная.

Корделия потянулась к ручке.

– Нет, мисс. – Перед ней возник лакей, загораживая проход. – Туда нельзя. Там опасно.

Корделия отвела руку.

– Что там опасного? – спросила она.