— Ты можешь просто сделать это?
Меня пронзило разочарование:
— Я не могу просто оставаться в доме, Миша. Это просто смешно. Я не пленница.
На его лице появилось раздражение:
— Это всего на неделю. И то если они действительно пробудут здесь так долго.
— Неделя — это целая вечность.
— Пара дней в доме, где есть практически все, чтобы занять себя, — это не вечность, ты, непослушный ребенок, — сказал Миша, опуская руки. — Ты можешь сидеть, есть и смотреть телешоу вместо тренировок.
— Я не хочу просто сидеть сложа руки. Это заставит меня сделать что-нибудь совершенно безответственное и безрассудное.
— Неужели?
— Эй! Я знаю свои пределы.
— Ты же знаешь, что большинство людей были бы счастливы закончить учебу и просто расслабиться.
— Я не такая, как большинство людей.
Наши занятия закончились в середине мая, так что мы с Мишей перешли от тренировок по четыре часа в день примерно к восьми. Это означало, что мне было невероятно скучно еще около десяти часов.
Он проигнорировал мое очень веское замечание:
— Ты могла бы отнестись к этому как к отдыху.
— Отдыху от чего именно? — огрызнулась я, теперь уже вне себя от раздражения. — Чем я таким занимаюсь, от чего мне нужно отдыхать?
— Трин, — вздохнул Миша.
— Не говори со мной так, Миша. Ты можешь покинуть эту общину, когда тебе заблагорассудится…
— Это не так, и ты это знаешь, — от злости челюсти Миши сжались. — Если думаешь, что у меня есть свобода, в то время как у тебя ее нет, то ты несправедлива.
Чувство вины зародилось в глубине моего живота, быстро сменившись слишком горьким укусом сердечной боли. Он был прав: я вела себя как ребенок. Не похоже, что Тьерри предоставил ему выбор, объединив со мной, прежде чем хотя бы один из нас понял, что это на самом деле значит…
Я резко втянула воздух, уставившись на мальчика, с которым выросла. Мальчик, за которым я наблюдала, превратился в молодого человека. Впервые что-то внутри поразило меня с такой силой, будто врезался грузовик.
— Ты хочешь этого? — прошептала я.
Его брови сошлись вместе:
— Хочу чего?
— Нас, — сказала я. — Быть связанным со мной.
Понимание промелькнуло на его лице:
— Трин…
Я обхватила его руки:
— Будь честен со мной, Миша. Знаю, мы ничего не можем изменить. Все уже сделано, но я… мне просто нужно знать.
Он молчал. И чем дольше длилось молчание, тем сильнее колотилось мое сердце.
— Это то, для чего меня растили, Трин. Это все, что я знаю. И, как ты сказала, мы ничего не можем изменить.
Чувствуя слабость, я отвела взгляд и отпустила его руки:
— Это не то же самое, что хотеть этого.
Миша отвернулся, и я увидела, как он запустил руку в свои непослушные кудри. Он ненавидел их, а я всегда считала очаровательными. Когда Миша посмотрел на дом, в котором мы оба жили, дом, где наши спальни были разделены всего парой стен, мне вдруг захотелось… плакать.
Возможно, дело было в днях месяца, потому что я никогда не плакала.
Но нет.
Жжение в задней части горла появилось, потому что я провела почти всю свою жизнь рядом с Мишей и мы были неразрывно связаны друг с другом. Я не задумывалась о том, как он может относиться ко всему этому.
Иногда эта мысль проскальзывала, но поверхностно.
— Я эгоистка, — прошептала я.
Голова Миши резко повернулась в мою сторону:
— В любое другое время я бы оценил это редкое чувство самосознания и не задавал бы вопросов, но… Почему ты так думаешь?
Моя нижняя губа задрожала:
— Потому что я никогда не понимала, что ты можешь этого не хотеть.
— Трин, хватит, — Миша снова был передо мной, его руки лежали на моих плечах. — Я действительно хочу этого. Для меня большая честь быть твоим Защитником.
— Правда? — я хрипло рассмеялась. — Потому что я не…
— Это большая честь, — повторил он, сжимая мои плечи, и тяжесть его рук была успокаивающей и в то же время удушающей. — И я действительно имею в виду именно это. Кто ты такая? Что это значит для меня — быть избранным и находиться рядом с тобой? Это высшая честь.
Он говорил так, будто действительно так считал, и я верила. Но мне было больно, особенно сейчас, когда я ничего так не хотела, как быть той, кем притворялась.
Миша притянул меня к своей груди, и я поддалась, свободно обхватив его руками за талию, когда он обнял меня за плечи. Будучи помладше, я радовалась этим объятиям больше, чем могла себе представить. И даже став взрослее — всегда находила в них утешение. Но сейчас?
Сейчас мне было больно.
Миша долго молчал.
— Я вел себя глупо, предложив тебе спрятаться в доме. В конечном итоге ты бы сожгла его дотла или что-то в этом духе.
Я выдавила ухмылку.
— Но все же ты можешь кое-что сделать для меня? — спросил он, и я кивнула ему в грудь. — Ты можешь держаться подальше от Зейна?
Это было неожиданно.
Отстранившись, я уставилась на Мишу:
— Не то чтобы я стремилась навсегда стать его лучшим другом или что-то в этом роде. Но что в этом такого?
— Я… кое-что слышал о нем, — ответил Миша, опуская руки. — Он мерзавец, Трин. Зейн не тот, с кем бы ты хотела быть рядом.
Глава 4