Швейцарский счет

Некоторое время спустя в кухню вошел отец Жан, лицо его было пасмурным, ни тени вчерашней любезности, тяжелый взгляд и пальцы, нервно дергающие край сутаны, говорили о том, что святой отец крайне взволнован.

– Матушка Иветта сказаль, что ви явились совегшенно газдета. Ваша одьежьда стигается. Чегез полчаса ви полючить ее. Жюльен пгинесет ее к вам, Алис. Я буду ждать вас в исповедальне. Мне нужно поговогить с вами. Это важьно. ОЧЕНЬ.

Все это он произнес четко, холодно, без пауз и только многочисленные ошибки выдавали его возбуждение. Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и стремительно вышел из кухни, оставив Алису в крайнем недоумении.

«Что произошло? – озадаченно думала она. – Монахиня шарахнулась от меня как черт от ладана. Кюре смотрел так, будто его вот-вот стошнит. Может, я за ночь язвами покрылась?»– Алиса торопливо ощупала лицо. Кожа была гладкой и шелковистой, никаких изъянов. «Поняла! Они решили меня сдать!»,– мысль не была оригинальной, скорее навязчивой идеей, преследовавшей ее в последние двадцать четыре часа. «И что теперь? Денег нет, знакомых нет. Вот, дура, даже телефон у Галины-Мессалины не взяла. Одежды и то нет».

Настроение, и без того не радужное, упало совсем. Алиса машинально допила кофе, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, и уныло поплелась в комнату-камеру святого отца.

Там она присела возле окна и обреченно уставилась в тоскливую серую муть небес. Изодранные холстины облаков вяло ползли на северо-восток, в сторону России.

«Господи, да я бы полжизни сейчас отдала, только бы оказаться на колченогом табурете маминой кухни…»,– в душе воцарился мрак.

В голове снова зазвучал надрывный, как сирена, голос телеведущего, гортанно выкрикивающего непонятные немецкие слова и ее имя – Алис Фридман. Безвольное тело мертвого Марка, его приоткрытый, точно подглядывающий за ней глаз, черная тень убийцы в окне второго этажа…

Тяжелые, душные слезы полились сами собой, не принося облегчения, они топили душу в безысходности и страхе. Алиса уткнулась лбом в холодную поверхность подоконника и заскулила, как смертельно раненое животное, тихо, тоскливо, отчаянно. Неожиданно для себя она принялась молиться вслух, громко, отчетливо. Она не просила, она яростно требовала у Господа крупицу помощи. Ее мольба на грани истерики, перемежающаяся беспрестанными всхлипываниями и икотой звучала нелепо, как пародия на светлые молитвы истинно верующих, знающих, что Господь непременно услышит и придет на помощь. Это было похоже на детский шантаж с угрозами разувериться в его, Господа, существовании, если он сей же час чудесным образом не прекратит этот кошмар. Она молилась до хрипоты, как одержимая, судорожно протягивая руки вверх, к небу, где, по ее мнению, должен был находиться отец небесный.

Жюльен, принесший девушке чистую одежду, замер у двери, не решаясь, обнаружить свое присутствие. Мальчику, выросшему при церкви, не раз приходилось видеть молящихся, и он давно привык к созерцанию чужих страданий, но боль и отчаяние, звучавшее в осипшем голосе этой русской, тронули его наивное сердечко.

– М-м-м, – с состраданием промычал он, слова не шли с языка.

Алиса вздрогнула и стремительно обернулась, тыльной стороной ладони мазнула себя по лицу, подошла к растерянному мальчику, молча вырвала у него одежду и вытолкала вон.

Когда она тщательно причесанная и умытая, подошла к деревянной кабинке исповедальни, отец Жан был уже там. Из небольшого окошечка, забранного деревянной решеткой, просунулась его бледная кисть со скромным серебряным перстнем на мизинце. Алиса послушно наклонила голову и коснулась губами гладкой кожи, от нее слабо пахло лавандовым мылом.

– «Слава богу, не ладаном», – мелькнуло в голове.

В кабинке остро пахло деревом и пылью. Присев на узенькую скамью, она приготовилась к разговору. Судя по утреннему тону кюре, любезностей он не предвещал, и Алиса внутренне сжалась, собралась в тугой, готовый к обороне комок. Святой отец не торопился начинать, минуты текли, он притаился за перегородкой, и лишь едва слышное дыхание свидетельствовало о его присутствии. Наконец, он решился:

– Дочь моя, я пгигласиль вас, чтоб обсудить несколько щекотливый моменьт. Вчега я видель вас в кгиминальной губгике пгоггаммы «Новости». Вас газыскивает полицья, – немного помедлив, он добавил. – За убийство. Так?

– Да, – выдавила Алиса и лихорадочно облизала внезапно пересохшие губы. – «Он все знает!» – мысль, не дававшая ей покоя со вчерашнего вечера, вновь запульсировала в висках, вызвав мучительную мигрень.

– Почему ви не пгизнались мне сгазу, судагыня?

– Вывыгнали бы меня взашей, – глухо ответила девушка. Говорить с собеседником, не видя его глаз, было непривычно и страшно.

– Ложь. Наш долг давать убежище всем – и гаскаявшимся пгеступникам тоже, – тон Жан-Пьера сделался холодным, и девушке показалось, что ей бросили за шиворот пригоршню льда.

– Но я не преступница, – Алиса возвысила голос почти до крика. – Я расскажу вам все, что со мной случилось. Но только пообещайте мне, что не выдадите меня полиции.