Сядьте поудобнее. Расслабьтесь

– Да, кто ты, мать твою, такой?! – резкий тройной поворот ключа (старайтесь, быть с замком аккуратнее!) и теперь я точно себя выдал. Почти повернул ключ в замке внешней двери…и остановился. На какую-то долю секунды мне показалось, что я нахожусь в том самом доме, которым так мечтаю владеть и что этому дому, да и мне самому угрожает опасность. За дверью несомненно кто-то был, но через мутное стекло глазка просматривалась только обшарпанная лестничная клетка и соседская дверь. За моей спиной мигала тусклая лампочка, где-то в тёмном углу зажался Тин и напряженно лупил хвостом из стороны в сторону. Я старался не дышать, но всё равно чувствовал запах сырой прелой листвы, заполнивший прихожую. Сердце стучало сразу в груди, голове, животе и ногах. Я отошел от двери, опёрся на тумбочку – с неё тут же что-то упало, и я вздрогнул от этого пластмассового обыденного звука. В комнате старика скрипнули половицы. Стук тут же смолк. На лестнице раздались тяжёлые медленные шаги.

Руки ещё дрожали, когда я поднимал кота и переносил его в комнату, дрожали, когда открывал дверь, и держась за ручку, осторожно выглядывал на площадку. Да что уж там, они дрожали весь оставшийся день. Успокоились только под вечер, когда левая обхватила бокал, а правая уверенно наклонила бутылку портвейна.

4.

Прошли выходные. Моё помятое, рассеянное присутствие на работе создало у коллег впечатление, что провёл я их бурно и весело. Я вжал голову в плечи, притаившись за удобным объяснением, и мог больше не бояться вопросов о своём мутном состоянии. Несмотря на то, что за всё воскресенье я ни разу не взглянул на фото и как мог старался затеряться среди выходной толпы, мысли о визите не покидали ни на секунду. Даже сидя в кино, я напрягся и мысленно умолял героиню не открывать дверь, позабыв о том, что показывали комедию.

Первым рабочим утром я снова пропустил упражнения, а днём думал, что вовсе прекращу их делать. Так всё и могло закончиться, если бы я не перепутал два новых заказа и не шёл домой со штрафом, облегчившим кошелёк, и с диким отвращением ко всему окружающему миру.

Уже лёжа в постели, я все-таки достал снимок. Страх, который въелся за пару дней не смог преодолеть пивную завесу, заслонившую меня и от всех дневных неприятностей. Что ж…передо мной часть подоконника, расчищенная тропинка и посадки. На этот раз я не стал настраивать себя на присутствие и обладание. Я просто смотрел на фото, дожидаясь в знакомом пейзаже вчерашнего гостя. В голове, сдобренное пивом, пенилось любопытное ожидание.

Всё началось, когда я начал отключаться. Небольшое тёмное пятно появилось ближе к правому краю и тут же шмыгнуло обратно. Как бы я хотел списать всё на сон, на перенапряжение в глазах, но через пару секунд оно снова «выглянуло» из-за края фотографии. Не знаю, сколько оно там продержалось, потому что после того, как я вышел из ванной с покалывающим от ледяной воды лицом, передо мной всплыло ещё одно пятно.

– Добрый вечер, Женя! Вы работали сегодня?

Нет, я расплачиваюсь с вами за комнату хрустящими бумажками, которые целыми днями рисую.

– Добрый вечер, работал.

– У МЕНЯ НЕ ВКЛЮЧАЕТСЯ…ИНТЕРНЕТ, – он помолчал, замер перед словом «интернет» и произнёс его, так выпятив губы, будто сетевой кабель начинался у него во рту.

– У меня тоже, наверное, сбои какие-нибудь.

Например, слетела программа, которую я устанавливал на ваш дрябнущий мозг неделю назад.

– Вы не могли бы помочь мне?

– Самуил Михайлович, извините, но я работал сегодня. Сейчас половина второго, через пять часов наступит моё трудовое завтра, перед которым мне нужно отдохнуть.

– Хорошо-хршо, понимаю. Мне в воскресенье так плохо было…Представляете, я чуть не умер. Упал на пол в своей комнате, – он махнул рукой, словно, я понятия не имел, где он живёт, – и лежал почти до вашего прихода.

Я молчал. Разговоры о смерти заходили всё чаще, иногда к ним присоединялись тяжёлые шаркающие шаги, которые старик чередовал с лёгким бегом по квартире. Однажды после очередного такого разговора, когда я опять не наградил его нужной реакцией, он спросил, произвела ли его чуть было не случившаяся смерть впечатление на меня. Тогда я впервые подумал, что старик хочется сдавать мне угол и в своей могиле. Кто-то из умных сказал, что старость – это остров, со всех сторон окружённый смертью. Внезапно я сам очутился на этом острове, наслушавшись разговоров, на которые Сэмика толкал страх, диарея, плохая погода. Что угодно, не совпадающее с его воспоминанием о жизни. Не могу сказать, что не жалел его, противостоящего одинокому угасанию, но я не хотел СОстрадать, не хотел быть СОпричастным этому. Можно ли считать долголетие стоящим пожеланием? Если оно идёт по той же тропе, по которой приходит безумие, то я бы ограничился только успехами в личной жизни.