В четвертом часу утра без предупреждения ворвались скрипки. Обезумевший дирижёр пробежал мимо моей двери на кухню, вдохновлённый ночной трансляцией грёбанного концерта. Я пытался закрыться от назойливого, искаженного сонным сознанием писка, но пока Сэмик не пробежал обратно в свою комнату и не закрыл дверь, мне приходилось ворочаться посреди оркестровой ямы.
* * *
В детстве я вызывал гнома, спрятавшись в бельевом шкафу, призывал русалку в тёмной ванной. Тогда ничего не получалось – я так напрягал и глаза, и уши, что они сдавались и обманывали меня шорохами и мелькающими тенями. Наверное, нужно было вырасти – гномы и русалки не хотят связываться с детьми.
Впервые эта мысль пришла ко мне в обеденный перерыв, пока я ждал, что микроволновка выплюнет обед начальника, и я смогу загрузить свой. Покупателей не было, только с утра приходил странный парень, заказал кружку с эскизом по фильму «Урод в замке». Сублимацией занялся я. Урод действительно был уродом. Прикасаться губами к его сморщенной голубоватой коже, пока пьёшь чай – удовольствие сомнительное. Сравнивая с ним свое кентервильское приведение, я дошёл до совсем уже абсурдных мыслей: что лучше – дом с приведениями или с безумными живыми?
Вечер дома ничем не отличался от утра на работе. Я оказался в плену доброго рассказчика, которой выносил на кухню грязные тарелки. Пока у меня закипала вода для спагетти, он рассказал мне о своём старом добром друге Пушкине.
Всякий раз, когда я по инерции кивал головой, стараясь попадать в такт его монологу, он поднимал брови на резиновом лице, сопровождая это вопросом:
– Кааак?! Вы этого не знали?
Да, я ведь не пил с ним. Не катался в санях по заснеженным просторам. Я не был с ним знаком! Старик, судя по рассказам, был. Когда я только снял комнату, эти лекции ещё казались интересными, потом мне надоело слушать о том, в чём человек лично не принимал участия. Сэмик будто почувствовал смену моего интереса, потому что начал рассказывать только о своих подвигах, ошибках и былой (выдуманной) славе. Наслушавшись рассказов от первого лица, я понял, что больше никому не разрешу сказать в своём присутствии больше пяти слов подряд.
Воду пришлось кипятить дважды – она уже успела остыть, пока я смог выбраться в комнату, чтобы взять пачку спагетти. После ужина я поставил грязную посуду в угол стола, стянул джинсы с футболкой и лёг в заранее разложенную постель.
Снимок вновь передо мной. Я сползаю по подушке и закрываю глаза. Моя внутренняя трансляция сплошь состоит из срочных новостей, которые так тревожно прерывают мирные ток-шоу, на которых обсуждаются планы на выходные и расписание ближайшего кинотеатра. Я убавляю звук у «Что, если я перепутал заказ?», «Хватит ли мне денег до зарплаты?» и растворяюсь в прекращении эфира.
Отключение необходимо: когда я открываю глаза, снимок дышит прохладой от задувающего в окно ветра.
Так что же лучше: дом с безумными живыми или с привидениями? Реальность превратилась в кошмар – я только что покинул палату, по углам которой пациент ищет утраченный рассудок, и теперь в декорациях жуткого дома пытаюсь удержать собственный.
Перевожу взгляд на подоконник, тропинку, небо. Блёклое пятно подёрнутого хмарью солнца расплылось над деревьями. Серая тень от них разлилась по жухлой траве и становилась всё темнее и чётче, как если бы небо разъяснивало. И вдруг зашевелилась.
То, что поначалу я принял за тень, (смене освещения и времени суток я перестал удивляться) постепенно росло, пока не распалось на несколько неровных пятен. На моих глазах рождалась армия: первые ряды уже двигались вдоль тропинки, как по воде за ними подплывали новые. Кино, которое показывала фотография, становилось страшнее: сюжет повернул к осаде крепости. Я не мог оторвать взгляд от фото, сердце стучало шаманским бубном, подчиняясь дьявольской силе, которая оживила чернила и вела их через бумагу в мою, пропахшую прелой листвой, комнату.
* * *
Судя по тому, как прошла ночь, мне бы следовало взять отгул. До самого утра я не мог понять, где нахожусь: меня окружал дом, я бегал от окна к окну и пытался разглядеть кого-то. За полчаса до будильника я выпутался из мутного кошмара.
В квартире было тихо. Я вылез из-под тёплого одеяла и окружённый выстуженными стенами отправился в душ. Вода не помогла. Казалось, что тело всё ещё покрыто ночным липким потом.