Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

«Смерть Мирбаха немедленно вызвала репрессии против нас, — заявлял Рейли в 1925 году. — Мы предвидели, что за этим последует требование немцев среди других их требований высылки всех союзных миссий. Это и случилось».

Странное на первый взгляд заявление. Казалось бы, почему немцы после убийства своего посла левыми эсерами, которые были одинаково враждебно настроены как по отношению к «германскому милитаризму», так и к «англофранцузскому империализму», должны были требовать высылки миссий стран Антанты? 10 июля французский атташе капитан Жак Садуль записал: «В союзнических кругах ходят самые невероятные разговоры о требованиях Германии, выдвинутых ею после убийства Мирбаха. Она якобы потребовала немедленной высылки союзнических миссий и чуть ли не оккупации Петрограда и Москвы немецкими войсками. В частности, Москве придется мириться с присутствием целой дивизии… Я давно привык видеть, с какой величайшей легкостью самые серьезные деятели воспринимают подобные смехотворные слухи, и не придаю им большого значения».

Но в отношении закрытия союзнических миссий это могли быть не только слухи. И немцы, и советское правительство могли подозревать, что между убийством Мирбаха и союзниками есть некая связь.

Еще 6 июля, узнав о покушении на Мирбаха, Ленин написал текст телефонограммы во все райкомы РКП, районные Совдепы и всем штабам Красной армии. «Около 3-х часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха, это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков».

Даже потом, когда ЦК левых эсеров взял на себя всю ответственность за покушение и восстание в Москве, подозрения, что англичане и французы имели какое-то отношение к этим событиям, не исчезали. Усугублялись они и тем, что практически сразу после убийства Мирбаха началось восстание в Ярославле и Рыбинске (его готовил «Союз защиты Родины и Свободы» Бориса Савинкова)[36]

, а через несколько дней поднял мятеж главком Восточного фронта (ключевого в тот момент фронта Советской Республики) Михаил Муравьев. Он провозгласил себя «главкомом армии, действовавшей против Германии» и телеграфировал в Совнарком и германское посольство в Москве об объявлении войны Германии. 12 июля Муравьев был убит в Симбирске во время ареста.

Все эти выступления, вне зависимости от их политической окраски, носили явный антигерманский характер. Это действительно могло выглядеть как инспирированная и скоординированная кем-то акция. Почему нельзя было допустить, что к ней имели отношение союзники? Ведь срыв Брестского мира был бы в их интересах. Наконец, не желая разрыва отношений и войны с Германией, советское руководство могло демонстративно пойти навстречу их требованиям ужесточить контроль за работой союзных миссий.

«Сейчас же начались обыски в консульствах и аресты отдельных членов миссий, которые, впрочем, вскоре были освобождены, — вспоминал Рейли. — Также было издано распоряжение о запрещении союзным офицерам путешествовать». Здесь Рейли кое-что перепутал — обыски и аресты начались немного позже, в начале августа.

* * *

Второго августа 1918 года союзные войска начали высаживаться в Архангельске. Советская власть там прекратила свое существование. Вскоре было образовано «правительство» — Верховное управление Северной области во главе с одним из старейших на тот момент русских социалистов-народников Николаем Чайковским (в 1918 году ему было 67 лет, его называли «дедушкой революции»). Появление иностранных сил и антибольшевистского правительства в Архангельске привело к образованию нового фронта Гражданской войны — Северного.

За несколько дней до высадки союзников их послы из Вологды переехали в Архангельск. Таким образом, миссии стран Антанты в Москве и Петрограде оказались почти в роли заложников.

В Москве ходили слухи о грандиозной армии интервентов, которая теперь с севера начнет наступление на столицу Советской России. Говорили, что в Архангельске высадились чуть ли не сто тысяч человек, а японцы готовятся в ближайшее время послать семь дивизий в Сибирь на помощь чехословакам. Эти слухи были такими упорными, что в них вначале поверил даже Локкарт. Тем более когда заместитель наркома иностранных дел Карахан доверительно сказал ему, что для большевиков теперь все проиграно.

Однако вскоре оказалось, что дела у союзников на Севере идут совсем не блестяще. Никакими десятками тысяч солдат и офицеров там, конечно, и не пахло. Даже к концу 1918 года в Архангельской группировке насчитывалось примерно 6300 англичан, 5300 американцев, 1700 французов и около 3000 белогвардейцев. Конечно, с такими силами нечего было и думать о наступлении на Москву. Как писал Локкарт, произошло именно то, чего он опасался и против чего всегда выступал — «интервенция с безнадежно слабыми средствами явилась одной из тех полумер, которые в политике равнозначны преступлению».