Опасности и неудобства подобных путешествий сами по себе служили благой цели покаяния. Никто не говорил, что заслужить Божье прощение будет легко. Вместе с тем паломничество открывало прекрасную возможность для развития бизнеса. Много веков назад, когда Рим находился на пике имперского могущества, вдоль дорог, пересекавших империю из конца в конец, стояли специальные постройки (
Гением, руководившим Клюни на этом этапе развития, был аббат Гуго Великий, сменивший Одилона, когда тот умер в преклонном возрасте 87 лет в первый день января 1049 г. Гуго, как и Одилон, был святым человеком – он стал монахом в четырнадцать лет, был рукоположен в священники в двадцать и избран аббатом в 24 года. По словам одного современника, Арнульфа Суассонского (покровителя бельгийского пива), Гуго был «наичистейший в помыслах и делах… непреклонный и безупречный хранитель монашеской дисциплины и размеренной жизни… неутомимый поборник и защитник Святой Церкви»[424]
. Гуго, как и Одилон, пробыл на своем посту удивительно долго – целых шестьдесят лет. За это время он развил многие начинания Одилона. Гуго точно так же общался на равных с королями и папами, распространил свое политическое влияние по всей Европе и не забывал следить, чтобы не скудела казна Клюни. Он был блестящим администратором и имел отличную деловую хватку. Под руководством Гуго клюнийская сеть достигла апогея своего развития, расширившись до 1500 обителей.При Гуго монастырские дома, непосредственно контролируемые Клюни или находившиеся под его влиянием, возникли вдоль дорог, ведущих в Сантьяго-де-Компостела. В XI в. паломники, отправлявшиеся за сотни миль поклониться мощам святого Иакова от пологих холмов в сердце Южной Англии, могли бы, вероятно, пуститься в путь из первой клюнийской обители в Англии – монастыря Святого Панкраса близ Льюиса в Суссексе. Монастырь, который основали граф Суррея Уильям де Варенн и его жена Гундрада, со временем превратился в одну из самых крупных и богато обустроенных обителей в королевстве. Если бы наши паломники затем пересекли Ла-Манш и двинулись по тропе пилигримов к югу от Парижа, по пути они увидели бы еще несколько десятков клюнийских домов в крупных городах, таких как Тур, Пуатье или Бордо, и в мелких городках между ними. Затем, преодолев горный перевал, паломники оказались бы на испанской дороге, вдоль которой снова обнаружили бы связанные с Клюни монастыри в Памплоне, Бургосе, Саагуне (тамошнюю великолепную обитель называли испанским Клюни) и Леоне.
Самые грандиозные из этих монастырей напоминали Клюнийскую обитель не только архитектурой, но и атмосферой и рутиной монашеской жизни. Во многих из них хранились мощи святых. Величественное аббатство в Везле утверждало, что владеет, как это ни удивительно, телом Марии Магдалины. В Пуатье монахини бережно хранили обломок Животворящего Креста Господня, когда-то присланный византийским императором Юстинианом в дар меровингской королеве Радегунде. Саагун мог похвастаться останками местных мучеников Факунда и Примитива, обезглавленных за веру в начале III в. (из их ран вместе с кровью хлынуло молоко)[425]
. Телесным останкам всех этих святых паломники могли поклониться в качестве разминки перед храмом Святого Иакова в Компостеле.Как ни странно, сама материнская обитель Клюни не владела реликвиями сравнимого значения. Однако в X–XI вв., пока она находилась на вершине гигантской пирамиды реформированных монастырей, Клюнийская обитель невероятно разбогатела. Помимо щедрых пожертвований от благотворителей и денег, которые приносили монастырю собственные обширные поместья, огромные богатства стекались в Клюни благодаря грамотным вложениям в паломнические маршруты, ведущие к Компостеле. Часть этих сумм составляли отчисления в размере нескольких фунтов серебра, которые ежегодно отправляла в Клюни каждая дочерняя обитель. Намного больше приносили взносы христианских королей северной части Пиренейского полуострова, которых аббат Гуго усердно обхаживал за их щедрые пожертвования. В 1062 г. король Леона и Кастилии Фердинанд пообещал ежегодно передавать Гуго тысячу фунтов золота на благо клюнийского движения. В 1077 г. его сын Альфонсо VI увеличил размер пожертвования до двух тысяч фунтов.