Sindroma unicuma. Finalizi

После вежливых прощаний и расшаркиваний Мэл усадил меня в машину, и мы поехали в столицу, обогнав автобусы фотосъемочной группы.

На обратном пути я долго не могла успокоиться. На меня напало оцепенение, а в груди дико колотилось. Наверное, сердце. Я даже забыла о просьбе к Мэлу — проехать мимо дома его родителей. Опомнилась, когда "Турба" вырулила со своротка на скоростную трассу.

Никогда прежде отец не позволял себе проявления отеческих чувств в виде объятий. Никогда. Я была и есть прокаженная. Юродивая. А сегодня вечером мое личное пространство сотряслось и обрушилось.

Наверное, это тщательно продуманный маневр. Тактика или стратегия. Родитель расчетлив. Он воплощает в жизнь то, что ему выгодно. И по трупам пойдёт, если потребуется.

Голос Мэла вернул меня в бренный мир.

— Фотки будут классными. И зря ты злишься на него. Он не чудовище. У него сложный характер, но у кого из нас он легкий?

Ну конечно, мой папуля — святой, только хорошо конспирируется.

— А чему радоваться? Тому, что годами он заставлял меня притворяться и обманывать? Ты хоть представляешь, каково жить в страхе, что вот-вот узнают и разоблачат? Я шарахалась от любой тени, боялась каждого шороха. А он обвинял меня в проколах. Спалилась на юге — бездарность. Спалилась на севере — уголовное отродье…

— Но ведь выручал, — напомнил Мэл. — Подчищал, организовывал перевод в другой ВУЗ… Достал дефенсор[20], сфабриковал заключение вис-экспертизы… Поверь, это нелегко.

— Я не просила забирать меня с побережья! — отвернулась к окну, закусив губу. — Он спросил хотя бы раз, чего я хочу?

Ладонь Мэла накрыла мои пальцы. Второй рукой он держал руль, не отвлекаясь от дороги.

— Ты боец, Эва. Не замечаешь этого, но ты отличный боец. Иначе не продержалась бы столько лет. Отец вырастил тебя и закалил твой характер. Сколько, говоришь, было проколов?

— Четыре…

— Сущий и незначительный мизер. Практически нулевая вероятность разоблачения. Ты подстроилась под этот мир как хамелеон. Я бы не смог.

— Сто лет не пригорел твой мир! — дернула я рукой, но Мэл удержал захват. — Мне и на побережье неплохо жилось.

— Возможно, отец хотел спасти тебя.

— От чего? От своры собак по периметру?

— Ну-у… от всякого, — ответил уклончиво Мэл. — Жизнь на побережье — далеко не сахар. Горнист наговорил сказочек, но о главном не рассказал.

— Откуда ты знаешь, о чем говорил Агнаил? — удивилась я. Истории "солнечного" юноши остались в моей памяти ярким пятном, согревающим душу.

— Нетрудно догадаться. Ты тогда спустилась с чердака как помешанная. Витала в облаках с нездоровым блеском в глазах.

— А о чем он должен был рассказать?

— О разном… — начал Мэл и замолчал, безотрывно следя за трассой.

— О чем? — не отставала я.

— Например, о том, что на побережье жизнь замерла на уровне позапрошлого века. Там нет электричества, там пашут плугами, а собирают урожай серпами и косами. Лошади — основной вид транспорта. Там нет лампочек, телевизоров, холодильников и горячей воды в душе. Там прядут и ткут вручную на самодельных станках. Там туго с медикаментами, потому что их завозят по лимиту. Там нет врачей и учителей. Есть пара госпиталей в пограничной зоне, но их держат на случай эпидемии. Там нет книг и газет. Письма в оба направления подлежат цензуре, как и посылки, а из денежных переводов правительственный банк удерживает половину в качестве налога. Там висы обесценены, потому что процветает натуральный обмен. И ты считаешь, не стоило тебя спасать?

Краткое, но емкое повествование ошеломило.

— О-откуда ты знаешь?

— Слышал как-то краем уха. И я не обманываю. Это правда. Лучше попасть в колонию, чем на западное побережье.

— Но… почему не рассказал?

— Ты светилась от счастья. Я не смог бы обрезать… Не сумел… По-прежнему хочешь вернуться на побережье?

Я задумалась. Нет бытовых условий, нет медицины, нет школ. Самосшитые башмаки… печка… колодец… поленница…

— И все равно там можно жить. Моя мама там живет!

— Согласен. И на северном полюсе есть бактерии.

— Не смешно, — выдернула я руку.

— Не мне судить и оправдывать твоего отца, — сказал Мэл спустя несколько минут молчания, и меж бровей залегла глубокая складка. — Не знаю, какими были отношения твоих родителей, и не имею права влезать и осуждать, но, окажись я на месте твоего отца, то поступил бы точно также. Я бы вывез своего ребенка с побережья. При всех сложностях безопаснее жить здесь, чем там.

— Даже если ребенок — слепой и о волнах знает из книг? — уточнила я едко.

— Да, — ответил он просто.

Разговор о западном побережье взбудоражил меня и растревожил. О чем еще не упомянул Мэл, боясь ранить мою чувствительную натуру? Он уверял, что сказал всё, о чем знал.

Попытка Мэла оправдать моего отца и объяснить мотивы его поступков не возымела должного отклика. Видите ли, папенька швырнул своего невидящего ребенка в мутные воды висоратского течения, беспокоясь исключительно о будущем дитятки. Какая трогательная забота!

Ненавижу.