Читаем Синеет речка Тара полностью

— Ну ты брось — икону! — рассердился Захар Захарыч. — Ико-ону! Тутка вся моя жисть, а она… Сама-то как икона. Святая Варвара. А эту… Вот поедут они назад — отдам. Так и будет!

И Захар Захарыч отдал мне ту картину. Хранилась она в нашем доме долго, и я рассказывал дружкам своим про этого лихого усача такое, что у них от удивления раскрывались широко рты и глаза. Нашелся потом ловкач и выманил у меня ту картину, отдав мне интересную книгу «Питирим». Теперь уж не жалею. От той книги впечатления у меня остались такие, как будто я приоткрыл тяжелую завесу истории России и заглянул в нее, в ту историю, любопытным до всего глазом. Все это было так кстати.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дорожные встречи

Бежит, ведет прямая дорога вперед, тянется она, как золотая прядинка, к еще неведомому, но знаю, очень для меня интересному.

Лазурное небо с восковым оплывом у горизонта дышит утренней свежестью, солнце золотым бубенцом колотится под пестрой дугой. Игренька танцует и танцует подгорную, лишь острые уши его покачиваются из стороны в сторону. А отец опять тихонько поет. Безунывный человек мой отец. Он когда и на фронт уходил, то шутил: «Вы, бабы, не тужите. Башку мы Гитлеру свернем. Я самолично сниму с того сопливого фюрера сапоги. Истинный мой бог!»

Не помню я такого, чтобы отец имел на кого-то зло, носил, как говорят, камень за пазухой. К каждому человеку, будь то взрослый или ребенок, татарин или цыган, относился он с присущим ему простодушием. И говорил: «Нет плохих людей, надо быть самому хорошим».

Отец поет не знакомую мне песню — такую тягучую, спокойную, и я не могу понять слов. Поет он негромко, так, для себя самого, для души. И мелодия песни вплетается в зыбучую синь разгорающегося дня, вьется над ходком незримой птицей и теплым убаюкивающим ручейком вливается мне в душу.

Сладко пахнет земля, острые мои глаза жадно ловят каждый мимо проплывающий кустик тальника, каждую кочечку с щетинистой зеленью, каждый ярко мелькнувший в стороне цветок, а чуткое ухо ловит заливистую трель жаворонка. Жаворонки! Что связано у меня с ними? Прежде всего дом родной, весна. Жаворонки приносят весну. Но для этого надо еще их просить. И я уж представляю себя и Ваньку сидящими на повети сарая на зеленом пахучем сене. В руках у нас по «жаворонку», только что испеченному из сладкого теста мамой. Они еще теплые, крылышки у них подрумянились, а пахнут как! Хочется откусить полкрылышка, но нельзя этого делать пока. Надо прежде покликать жаворонков, попросить их:

Жаворонушки, мои милые,
Прилетите к нам,Принесите намВесну-красну,Лето теплое…

Мы с Ванькой поем в один голос, высоко подняв над головой испеченные мамой «жаворонки». И мы уверены, что весна обязательно после этого придет, ничего, что на дворе еще прохладно, что снег еще на огородах и на болоте белеет ослепительно, а лед на Большом и Маленьком озерах синеет густо и знобко. Весна катится к нам с жаркого юга и несет с собою радостные дни.

Но вот сквозь трели жаворонков и тихое пение отца доносится звон бубенцов. Малиновый звон. Я смотрю вперед и вижу приближающуюся повозку. Вскоре с нами поравнялась эта повозка, запряженная гнедым коренником и серой, в яблоках, пристяжной. Сбруя на лошадях в медных бляшках и с кистями, дуга затейливо раскрашена.

— Тррр! — послышалось оттуда.

— Тпру! — остановил Игреньку отец.

В черном коробке — мужчина и женщина. Мужчина в темно-синей шинели с красными петлицами, в синей фуражке с алой звездочкой. Лицо худощавое, горбоносое, с голубыми-преголубыми глазами. Женщина в кожаной коричневой куртке, в папахе, из-под которой спадали на плечи горчичного цвета волосы. А глаза зеленые, острые, губы сухие, на щеках румянец.

Мужчина в шинели вылез из коробка, поздоровался с отцом, отец ответил на приветствие, назвав мужчину товарищем Тороповым. Росточком Торопов невысок, шинель ему по самые пятки. Перетянут ремнями, кобура сбоку, из нее шнурок, витой, темный, свисает.

— Покурим? — предложил Торопов, и они задымили самокрутками.

Торопов спросил у отца, куда он едет, и отец ответил. Спросил в свою очередь, куда направляется Торопов и что за женщина едет с ним. Милиционер Торопов, как я потом об этом узнал, глянул еще на женщину и сказал:

— Знакомьтесь. Уполномоченная от райисполкома Безделова Мария Петровна.

Что они там между собой говорили, мне было неинтересно. Не терпелось ехать, а не стоять на месте. Наконец поехали. Отец сердито хлестнул Игреньку, закричал:

— Ну ты-ы-ы!

Задренчала в ходке какая-то железячка, светлая тень от спиц колес замелькала по зеленой траве.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза