Сингарелла

Мы вчетвером пили чай, разговаривая на разнообразные темы, в которых проскваживал главный мотив: я и Лариса решили соединить свои судьбы, а наши собеседники всячески одобряли нас и даже обещали возможное содействие. Лариса большей частью смотрела в столешницу, я же подыгрывал ей в качестве жениха, и даже один раз вальяжно приобнял за гибкую талию. Лариса странно глянула на меня: дескать, так мы не договаривались! — и попыталась незаметно убрать нахальную руку, избавляясь от недоговорных объятий. Наши супруги заметили эти движения, но, судя по тому, как они умильно переглянулись, отнесли их в счет Ларисиной скромности, а значит трепетности наших отношений.

Как всегда, играл магнитофон, правда, с приглушенным звуком:

„…Под гитару в брызгах винныхЯ твое целую тело,Страсть ползет дорогой длинной,

Сингарелла, Сингарелла!..“

„Все ништяк, рыба клюнула, масть пошла, все идет по плану…“ — в таких пространных оборотах, потирая руки, я описал вкратце продвижение очередной сцены спектакля жене, возвратясь поздно вечером домой. На что она отреагировала в своем стиле, внимательно поглядывая на мои суетливые руки:

— Только прошу строго по сценарию. Я собрала тебе сумку.

Когда она отлучилась, я стал придирчиво осматривать содержимое сумки, в которой были уложены предметы первой необходимости: рубашка, комнатные тапочки…, мыло, зубная щетка…

— Что-нибудь не так? — укоризненно спросила жена, поймав меня за неблаговидной ревизией.

— Все так! — я виновато подскочил к ней и благодарно обнял: — Ты у меня такая внимательная!

Я пришел в комнату Ларисы и ее сожителей, когда там был один Афанас. Мы с ним чувствовали себя заединщиками, чуть ли не свояками. Шутили, острили. Я стал рассказывать какую-то длинную анекдотическую историю, заготовленную для этого случая заранее. И, не прерывая спича, стал деловито опустошать принесенную с собой сумку. Тапочки бросил у Ларисиной кровати. Спросив, где ее полки, предварительно встряхнув, уложил в шифоньер свое нижнее белье. Найдя свободные „плечики“, пристроил рубашку. Домашние трикотажные брюки повесил прямо на дужку кровати своей любимой. И только когда я стал искать, куда деть мыло и зубную щетку, Афанас обрел дар речи:

— А это… зачем?