Синие цветы I: Анна

– Прошлое… еще со мной. Чтобы увидеть истинную суть событий, надо посмотреть на них издалека. Субботнее происшествие заставило меня бежать, отдаляясь на то самое расстояние. За эти шесть дней я передумала больше, чем за последние шесть лет! Я посмотрела на тело Янвеке, на себя прежнюю, что осталась в кухне, словно деревянное изваяние. Шесть лет я прожила с Янвеке, но только после его смерти способна называть его мужем. Шесть лет я считала его убийцей своего ребенка, ненавидела его, готова была сжить его со свету. Да, мне сложно ударить кого-то, но злые слова не режут кожу, и потому я не воспринимала их как насилие. Так удобно считать, что он заслужил всего мною сказанного, но теперь я сомневаюсь в этом. Я видела в нем чистое зло, лишенное и крупинки хорошего, но после его попытки защитить меня эти убеждения начали рушиться. Ведь если одно суждение оказалось ложным, почему не могут и остальные? Пелена спала с моих глаз. Я увидела все эти вопросы. Почему я никогда не сомневалась в его вине? Что, если это действительно был несчастный случай? И если он невольный детоубийца, лучший ли человек я сама, которая сделала то же самое умышленно? Зачем я терпела невыносимое существование в его доме, тогда как единственным верным решением было уйти и попытаться начать жизнь сначала? Почему не замечала, что в войне с ним сама становлюсь отвратительной?

– Аннаделла, прежде чем ты окончательно утонешь в самообвинениях, напомню, что даже с юридической точки зрения тебя нельзя назвать детоубийцей.

Я попыталась зажечь вторую сигарету, но у меня тряслись руки. Науэль отобрал ее у меня, заодно умыкнув зажигалку. Прикурив, вернул сигарету мне.

– Я сделала аборт. Я убила ребенка.

– Да, ребенка, который на той стадии развития был похож и на рыбешку, и на щенка, и на не знаю, что еще, – равнодушно отозвался Науэль. – Не пытайся убедить меня, что аборт – это преступление. Из моих знакомых две трети выросли на улице, и у каждого из них случались дни, когда они мечтали не родиться вовсе.

– Я совершила ужасный поступок.

– Иногда жизнь не предлагает хороших решений. Все, что ты можешь сделать – выбрать лучшее из худшего. Аннаделла, не прячь глаза и посмотри на меня, – обхватив мои скулы длинными пальцами, Науэль развернул мое лицо к себе. У меня внутри все стянуло в дрожащий узел, и я осталась бесчувственной к его прикосновению. – Я уже говорил тебе однажды и повторю сейчас. Ты ненавидела отца этого ребенка, не хотела его самого и сомневалась, что сможешь его полюбить. Отказавшись от него, ты определенно стала несчастнее, но вряд ли хуже.

– Может быть, я бы успокоилась, почувствовала инстинкт, смогла бы привязаться к нему со временем, – прошептала я.

– Может. А может, и нет. Сомневаюсь, что ты выгнала бы его на улицу или продала бы мяснику, но то, что ты его не любишь, он бы почувствовал. Вспомни себя в тот период, в каком ты была состоянии, и ответь на вопрос: могла ли ты гарантировать, что, если этот ребенок родится, ты сможешь относиться к нему правильно? – Науэль спокойно, внимательно смотрел мне в глаза.

Я опустила взгляд.

– Нет.

– Вот видишь, – Науэль отпустил меня, и я почувствовала себя странно обессиленной, как будто взбежала по высокому холму. – В законный срок прервать беременность, когда чувствуешь, что не в силах ее продолжать – это не преступление. Преступление – это явить в наш злобный мир живое чувствующее существо, которому мало корки хлеба и коробки из-под телевизора, чтобы ощущать себя нормально. Тем более если его родители убеждены, что чадо совершенно ни к чему в их прекрасно организованном кошмаре, и выбрасывают его, как клочок туалетной бумаги, или же закатывают пинками под стол, лишь бы под ногами не путался.

– Это так, но… в собственных глазах… я остаюсь преступницей, – я потерла глаза, лоб, забывая о сигарете в моих пальцах. – Помнишь, ты говорил о женщинах, которых бьют? Я нашла причину своего долготерпения, поняла, на что я потратила эти годы. Я наказывала его, оставаясь с ним. Я наказывала себя, оставаясь с ним. Шесть лет достаточно для искупления?

– Более чем, – буркнул Науэль. – Теперь ты простишь себя?

– Теперь, скажем так, я оставлю себя в покое.

Науэль грустно хмыкнул.

– Хоть что-то.

Улыбнувшись, я стерла слезинки в уголках глаз.

– Спасибо, что выслушал.

– Кто-то должен был.

– Знаешь, несмотря на весь твой внешний цинизм, ты всегда был добр ко мне, когда я нуждалась в этом, – Науэль попытался остановить меня очередной мрачной шуточкой, но я прервала его: – Ты лучше, чем думаешь о себе. Я подозреваю, даже лучше, чем я о тебе думаю.

Науэль пожал плечами, как будто говоря: «С женщинами и психами спорить бесполезно».

– Я скажу тебе кое-что… у меня же есть право иметь мнение о тебе, а ты, если что, плюй. После того, как я поняла произошедшее со мной, и ты стал мне немного понятнее.

Науэль выгнул бровь. Белизна камней позади него все еще контрастировала с чернотой ночи, но рассвет уже приближался для того, чтобы смягчить границы.